Приглашение в школу (сборник) - Константин Строев

Вскоре батальон получил пополнение, и меня назначили командиром учебной роты – учить сапёрному делу вновь прибывших солдат. Видно, первая неблагожелательная реакция командира батальона на моё появление продолжала витать надо мной ещё некоторое время. Но я со всеми старательно проходил “курс молодого бойца”, учил окапываться, сооружать землянки и взрывать толовые шашки.

После завершения работ на КП фронта батальону, получившему задание минировать танкоопасные направления в глубине нашей обороны, приходилось часто менять своё месторасположение. Передвигались мы, как правило, по ночам, постепенно приближаясь к передовой. Она выдавала себя взлетающими в ночном небе осветительными ракетами. На этом участке фронта тогда шла позиционная война. И, судя по мерцающим отблескам ракет, линия фронта представляла собой гигантскую дугу, глубоко входящую в территорию, занятую противником. Эта дуга впоследствии получила название Курской.

После ряда ночных переходов батальон наконец расположился на сравнительно длительное время на южном фасе этой дуги.

Учебную роту расформировали. Солдаты, усвоившие азы сапёрного дела, влились в штатные подразделения трёх рот батальона, а меня назначили командиром взвода управления при штабе батальона.

Но вот 4 июля 1943 года, под вечер, с линии фронта, которая проходила километрах в двух от штаба, стал доноситься неумолкаемый гул артиллерийской канонады. Как только стемнело, командир батальона, взяв меня с собой, направился на имевшейся в нашем распоряжении пролётке в штаб бригады. Был он очень взволнован и всю дорогу делился со мной невесёлыми предположениями о весьма большой вероятности нашего окружения немцами в результате начала их наступления, о чём он, вероятно, был уже проинформирован.

После нашего возвращения из штаба бригады всем было приказано готовиться к маршу. Утром же мне было поручено срочно прибыть на командный пункт стрелковой дивизии, сдерживающей продвижение немцев, и доложить о поступлении нашего батальона в распоряжение командира этой дивизии. Взяв с собой двух солдат, я отправился выполнять приказание.

Довольно долго нам пришлось искать под палящим июльским солнцем в необозримых просторах пшеничного поля отчёркнутую начальником штаба на топографической карте точку, где должен был быть КП. Где-то справа, сзади методически ухала наша артиллерийская батарея. С рубежа, куда мы пробирались, уже отчётливо слышны были трели автоматных очередей. С линии же горизонта то и дело с ишачьим завыванием поднимались дымные хвосты залпов шестиствольных немецких миномётов, а их разрывы рассыпались вдоль проходящей слева от нас дороги. По ней, – нам было видно, – двигалась одна из рот нашего батальона с заданием заминировать вероятное направление движения немецких танков. Позже я узнал, что рота всё же угодила под миномётный огонь. Был ранен командир роты и несколько солдат, в том числе и девушка-санинструктор. Её я хорошо знал, так как она до начала наступления немцев, вероятно в силу своей привлекательности, была прикомандирована к штабу и выполняла там обязанности писаря, – правда очень бестолкового. Помню, как каждое утро начальник штаба чертыхался, проверяя составленную ею строевую записку, но неизменно весь его гнев сходил на нет перед чарами прикомандированной глупышки и её миловидного личика с капризно вздёрнутым носиком. Говорили, что как раз носик в большей степени и пострадал у бедняжки в результате ранения.

В конце концов я отыскал командный пункт, где застал командира дивизии, прильнувшего к окулярам стереотрубы и одновременно отдававшего какие-то распоряжения в телефонную трубку, прижатую плечом к уху. А там, куда была направлена стереотруба, можно было даже без всякой оптики различить на линии горизонта немецкие танки, двигавшиеся в сторону соседней дивизии. Очевидно, это было направление главного удара немцев.

После возвращения в расположение батальона мне было приказано срочно принять штатный взвод в одной из наших рот.

Замелькали дни и ночи беспокойной фронтовой жизни, детали которой по прошествии многих десятилетий уже поистёрлись в моей памяти и возникают только в редкие минуты, как, например, в этот раз – на борту современного авиалайнера. Но, появившись, они, как пламя догорающего костра, вскоре гаснут в сознании, вытесняемые сиюминутными заботами, вечной погоней за призрачным благополучием, поджидающими нас на каждом шагу невзгодами, – до следующего раза…

Тут опять плавное течение моих мыслей было внезапно прервано громким голосом стюардессы, предлагающей застегнуть ремни. Ещё пара-другая минут – и мы совершили посадку. Пассажиры дружно задвигались, доставая с полок свою ручную кладь, оправляя помятую одежду. Я помог своему молодому попутчику выбраться из узкого прохода между креслами. Он поблагодарил меня с виноватой улыбкой, видно раскаиваясь, что не поддержал со мной разговор в полёте, и заковылял, опираясь на костыль, вместе со всеми к выходу.

Всё ещё пребывая под впечатлением нахлынувших на меня воспоминаний, я не спешил к выходу. Думали ли мы, пережившие ту жесточайшую войну и наивно считавшие её последней, что спустя более чем полвека нам придётся встречать попутчиков, покалеченных в вооружённых конфликтах, и сейчас терзающих нашу Родину?

У новогодней ёлки

Мои дочери уже взрослые. Но, как и в детстве, под Новый год они ждут, что я принесу в дом приятно пахнущую хвоей ёлку, без которой они не мыслят себе этого самого любимого в году праздника. Пока ёлка стоит в доме, по вечерам часто вспоминаем, как у нас проходил этот праздник в прошедшие годы. А недавно одна из дочерей с несвойственной её возрасту непосредственностью вдруг поинтересовалась:

– А в войну на Новый год ёлку устраивали? – и тут же, осознав наивность своего вопроса, поправилась. – В войну, наверное, и Новый год не встречали? Не до того, конечно, было!

А я стал вспоминать, как приходилось проводить каждую новогоднюю ночь в военную пору, и рассказал им о встрече последнего, победного года Великой Отечественной войны.

В конце 1944 года наша дивизия занимала оборону на захваченном у противника довольно обширном участке польской территории за Вислой, у города Сандомир. Месяца два, как завершились кровопролитные бои за овладение и удержание этого плацдарма. Наблюдалась размеренная (если можно так сказать о военных действиях) позиционная активность воюющих сторон, вся тяжесть которой ложилась в основном на подразделения разведчиков и сапёров.

Наш сапёрный батальон располагался в землянках километрах в трёх от переднего края, но каждый вечер почти весь батальон, за исключением штаба и хозяйственных подразделений, отправлялся на передний край для возведения ночью заграждений и минирования в нейтральной полосе.

В середине декабря на плацдарме началось интенсивное движение войск, по которому можно было безошибочно угадать скорое начало наступления.

С приближением Нового года к повседневным нашим заботам прибавились хлопоты по подготовке к его встрече. Да-да! Хотя шла война, мы воевали, но ничто человеческое нам не было чуждо. И все мы, конечно, желали, чтобы встреча Нового года осуществилась именно здесь, на обжитом месте, где можно было бы при благоприятном стечении обстоятельств создать себе праздничную обстановку, хоть чуть-чуть напоминающую далёкую мирную жизнь. С оживлением движения войск на плацдарме это становилось всё менее вероятным. Но мы не теряли надежды.

Вот уже и утро 30 декабря. Мой старшина заговорщицки щурит глаза при встрече. Мне понятно его настроение: втайне от всех у него в каптёрке заквашена бражка из бураков, привезённых загодя с передовой, – будет ощутимая прибавка к официальным ста граммам. Но к полудню всех офицеров вызывают в штаб батальона. Идём со смутным предчувствием чего-то недоброго. Так и есть! Получено приказание завтра выступить маршем к новому месторасположению. Марш небольшой – всего на двое суток, километров на 50, но ясно одно: Новый год будем встречать на марше.

Назавтра, во второй половине дня, с целью маскировки незадолго до наступления сумерек, хотя погода пасмурная, покидаем землянки, ставшие уже такими родными для нас. Идём всем батальоном. Впереди шагает первая рота, а моя, вторая, – за ней следом. Командиры взводов за моей спиной на ходу переговариваются, балагурят с солдатами. Они из бывших политработников и по своей старой выучке поднимают дух личному составу, и это у них хорошо получается.

В деревню, где нам назначено ночевать и где придётся встречать Новый год, приходим часов этак в десять вечера. Но деревня вся забита войсками, только что прибывшими на плацдарм. Кое-как удалось разместить на ночлег первую роту, обоз и штаб. Для моей роты, как ни старались, найти места для ночлега не удалось. Получаю приказание идти до следующей деревни и там располагаться на ночлег.