От неолита до Главлита - Арлен Блюм

Сценка приведена (с некоторыми пропусками и искажениями) также в книге А. М. Скабичевского и в книге В. Я. Богучарского «Из прошлого русского общества». Последний так комментирует эту сценку: «Знаменательно, что диалог Пнина появился в печати с разрешения той же цензуры и мог несколько смягчить гнев божественного Куна. Какие вулканы должны были иначе клокотать в груди Куна, если бы он узнал, что через много-много лет после появления в печати статьи Пнина сидел над рукописями авторов сделанный в 1841 г., невзирая на поразительное невежество, почётным членом отделения русского языка и словесности при Академии наук знаменитый цензор Красовский и делал на рукописях свои замечания»[11].

Основной труд Пнина — «Опыт о просвещении относительно к России» (1804), изданный с таким эпиграфом: «Блаженны те государи и те страны, где гражданин, имея свободу мыслить, может безбоязненно сообщать истины, заключающие в себе благо общественное!». Антикрепостническая направленность этого труда привела к изъятию из книжных лавок нераспроданной части тиража и запрещению в 1805 году попытки Пнина переиздать его. Автор не случайно выдаёт эту сценку за перевод «с манжурского» (так!). Мы встречаемся с довольно распространённым аллюзионным приёмом, применявшимся русскими литераторами с целью обвода цензуры. Помимо того, автор иронизирует по поводу заключения Петербургского цензурного комитета, запретившего переиздание его труда под таким, в частности, предлогом: процитировав слова автора — «Насильство и невежество, составляя характер правления Турции, не имея ничего для себя священного, губят взаимно граждан, не разбирая жертв», — цензор Г. М. Яценков заметил: «Хочу верить, что эту мрачную картину автор списал с Турции, а не с России, как то иному легко показаться может». Его выводы сводились к тому, что «сочинение г-на Пнина (…) всемерно удалять должно от напечатания», поскольку автор «своими рассуждениями о всяческом рабстве и наших крестьянах, (…) дерзкими выпадами против помещиков (…) разгорячению умов и воспалению страстей тёмного класса людей способствовать может»[12]. Пнин попробовал было отстоять свой труд, послав в Главное правление училищ протест, но безуспешно. Между прочим, в нём есть такие слова: «…Сочинитель обязан истины, им предусматриваемые, представлять так, как он часто находит их. Он должен в сём случае последовать искусному живописцу, коего картина тем совершеннее, чем краски, им употребляемые, соответственнее предметам, им изображаемым».

Несомненно, что, не сумев отстоять свой труд, Пнин в своём сатирическом разговоре, с одной стороны, в замаскированной форме выступил против предварительной цензуры, введённой уставом 1804 года, а с другой — высмеял потуги цензора на исключительное владение «Истиной». Несомненно, инцидент с запрещением «Опыта просвещения…» и переписка Пнина с цензурным ведомством послужили толчком к созданию этого памфлета.

Автором второй в отечественной литературе сценки, героями которой являются автор и цензор, стал Александр Ефимович Измайлов (1779–1831) — поэт-сатирик, баснописец, журналист. С 1818 по 1826 год он издавал и редактировал журнал «Благонамеренный», в котором печатались А. А. Дельвиг, Е. А. Баратынский, В. К. Кюхельбекер и другие поэты, но чаще всего сам издатель.

Отношения между персонажами показаны у Измайлова ещё достаточно патриархально. В дальнейшем автор, как правило, был полностью отторжен от непосредственных контактов с цензором (см. ниже такую же сценку В. С. Курочкина).

Сочинитель

На рассмотрение принёс я сочиненье.

Ценсор

Садитесь, сделайте-с, прошу вас, одолженье.

А как-с заглавие, позвольте вас спросить!

Сочинитель

О Разуме.

Ценсор

Никак не можно пропустить.

О Разуме! Нельзя-с: оно умно, прекрасно,

Но разум пропускать, ей-Богу! нам опасно.

Сочинитель

Извольте наперёд с вниманием прочесть.

Ценсор

Пожалуйте-с (берёт рукопись), вот здесь,

И карандашик есть,

Чтоб замечать места — с нас взыскивают строго.

(Читает.)

Позвольте-с мне у вас здесь вымарать немного.

Невежда судия? За что-с судей бранить?

Нельзя ли-с, право, как-нибудь переменить?

Подумайте-с.

Сочинитель

Тут нет противного Уставу.

Ценсор

Конечно-с, только мне невежда не по нраву.

Позвольте лучше вы надменный судия.

Сочинитель

Что ж выйдет из того? Сумбур, галиматья!

Ценсор

Ну-с, очень хорошо, покамест я оставлю,

А только-с чуточку карандашом поставлю.

(Читает далее.)

Прекрасно пишете… у вас слог очень чист…

Что это? Нет-с, нельзя! Безумный журналист!

Тут-с личность, пропустить не можно, воля ваша!

Сочинитель

Помилуйте…

Ценсор

Да нет-с, велит так должность наша.

Сочинитель

Клянусь, что личности тут нету никакой.

Ценсор

Быть может, журналист и сыщется такой.

Сочинитель

Так что ж!

Ценсор

Так-с очень может статься,

Что будет он иметь сим обижаться.

Сочинитель

Пусть обижается, а мне что до того?

Ценсор

Ей-Богу! Обижать не должно никого.

Достанете вражду через такую вольность.

А лучше сохранить во всём благопристойность.

Сочинитель

Врагами дураков иметь я не боюсь

И наставлений брать от вас не соглашусь.

Ценсор

Я, право-с, так сказал, меня вы извините.

Я уважаю вас.

Сочинитель

И я.

Ценсор

Перемените

Из дружбы хоть ко мне.

Сочинитель

Вам хочется шутить.

Ценсор

Без этого никак не можно пропустить.

Сочинитель

Скажите, почему?

Ценсор

Да пропустить опасно.

Сочинитель

Я вижу, что писал я целый год напрасно.

Пожалуйте мою мне рукопись назад.

Ценсор

Я, право, пропустить её охотно рад,

Мне очень нравится, но сами посудите…

Вы так упрямитесь, поправить не хотите…

Ну! Что замечу я, так выкиньте то вы.

Сочинитель

Что ж будет за урод без рук и головы?

Ценсор

Есть новый у меня один роман французский —

Жанлис, не то Радклиф. Не худо бы на русский

Перевести его. Я вам сейчас сыщу.

Сочинитель

(кланяется и уходит)

Не беспокойтеся.

Ценсор

(вослед ему)

Я всё там пропущу.

1825

А. Е. Измайлову принадлежит также такая эпиграмма:

«О, цензор! О, злодей!Не пропустил элегии моей». —«Как? Почему?» — «Да говорит, что в нейНаходит смысл двоякий.Ну ты читал её; ты, братец, сам поэт;Скажи: двусмысленна ль?» — «Вот вздор, да скажет всякий,Что в ней и просто смысла нет».

1821

В это же время прославился петербургский цензор А. И. Красовский, буквально ставший фольклорным героем — символом цензурного идиотизма[13]. В 1823 году он запретил для публикации в журнале «Сын Отечества» «Романс с французского» А. Константинова. Издатель журнала Н. И. Греч предполагал напечатать его в номере, выход которого приходился на дни Великого поста. Красовский советовал: «Сии стихи приличнее будет напечатать в номерах 18 или 19-м „Сына Отечества“. Теперь сыны и дщери церкви молят Бога, с земными поклонами, чтобы Он дал им дух целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви (совсем другой, нежели какова победившая француза-рыцаря). Надеюсь, что и почтенный сочинитель прекрасных стихов не осудит цензора за совет, который даётся от простоты и чистого усердия к нему и его читателям».

Закоренелый девственник, запрещавший даже своим подчинённым жениться, предела идиотизма (благодаря чему он и попал в анекдот) Красовский достиг в отзыве на вполне невинные «Стансы к Элизе» поэта Олина, вольно переведённые им из поэмы Вальтера Скотта «Замок Литтелькельт».

Вот как рассказывала об этом эпизоде А. Я. Панаева (Головачёва):

«(…) То время, о котором я вспоминаю, было очень тяжёлое для литературы. Например, существовал цензор Красовский, настоящий бич литераторов; когда к нему попадали стихи или статьи, он не только калечил, но ещё делал свои примечания и затем представлял высшему начальству. Помимо тупоумия, Красовский был страшный ханжа и в каждом литераторе видел атеиста и развратника».