После развода. Хочу тебя вернуть - Панна Мэра

всё внутри, и на это у меня больше нет ни сил, ни голоса.

– И ты считаешь, что просто можешь вот так… всё обрубить? Сказать «развод», бросить дом, жизнь, людей и убежать в закат с этой девочкой?

– Это не девочка. – Он говорит жёстко. – Это женщина, которая понимает меня.

Я улыбаюсь. Горько, безумно.

– Женщина, которая пришла в наш дом с пижамной вечеринки в пятом классе. Которую я прятала от грозы. Которой покупала бантики, когда у неё мама ушла в очередной запой. Это твоя муза?

Он встаёт.

Немного шатается, но выпрямляется, как будто снова тот самый архитектор с чертежами и холодным расчётом.

– Надя. Ты сильная. Ты справишься. У тебя будет дом, привычки, книги, кружки с мёдом по вечерам… твои булки и тесто. А у меня время. И я не хочу больше его терять.

Он проходит мимо меня, как мимо мебели. Как будто я – это уже не я, а просто декорация, которую он решил больше не включать в свой проект.

Движется к двери, явно собираясь покинуть спальню.

Я не даю ему уйти.

Сердце стучит, как будто оно знает: если он выйдет сейчас — всё, конец. Уже не будет дороги обратно.

– Подожди, – произношу тихо.

Голос сиплый, но я держусь.

– Я просто… Я должна понять. Объясни. Почему ты на самом деле это делаешь? Ты хочешь сказать, что всё, что было у нас… этого недостаточно?

Он с раздражением отводит взгляд, но я не отступаю.

– Я же всегда была рядом, Ильдар. Всегда. Я не просто тыл. Я твоя жена, которую ты сам выбрал. Мы с тобой смеялись, мы ездили на дачу, ты рассказывал мне про архитектуру, я училась разбираться в твоих схемах… Ты говорил, что с тобой никто так не работал, как я. Что я твой компас. Что…

Он резко отодвигается. Словно от огня. Смотрит на меня с раздражением, как будто я мешаю ему выспаться после тяжёлой вечеринки.

– Надя, хватит. Просто хватит. Я не обязан тебе за каждую пироженку, которую ты мне пекла, или за каждый раз, когда ты редактировала мои речи. Ты делала это, потому что сама хотела. А я больше не хочу. Мне мало просто удобства, ты понимаешь?

Я сжимаю губы.

– То есть это всё только из-за вдохновения? Из-за влюблённости? Ты готов разрушить двадцать с лишним лет жизни из-за музы?

Он резко выдыхает.

Лицо меняется. В глазах что-то темнеет.

– Ты не понимаешь, – говорит он медленно. – Не можешь понять. Потому что ты не мужчина. И я… я не молодею. У меня за спиной десятки проектов, но что останется после меня? Планшеты? Модели? Фасады?

Я молчу. Что-то холодное сползает по позвоночнику.

– Я хочу ребёнка, Надя, – бросает он, как будто это аргумент в споре, а не удар под дых.

– Понимаешь теперь? Я хочу оставить что-то настоящее после себя. А ты…

Он не договаривает. И не нужно.

Я замираю.

Мир снова начинает кружиться. Только на этот раз от тишины. В голове гул.

Пустой, болезненный.

Он хочет ребёнка.

Вот почему.

Вот зачем ему Алеся.

Вот почему всё это.

Он не просто уходит ради «новизны». Он уходит ради новой семьи.

Я прижимаю ладонь к животу.

Машинально. Там, где когда-то было столько надежды. Где я так и не смогла стать матерью. Где он никогда не упрекнул меня ни словом.

А теперь это становится его причиной.

– Значит… ты уходишь, потому что я не смогла дать тебе ребёнка? — тихо спрашиваю я.

Он молчит. Не отвечает. Но мне и не нужно.

Я всё поняла.

 

Глава 8

Я отступаю назад, будто он ударил меня, хотя он просто стоит. Просто говорит. Но каждое его слово режет, как бритва.

Глаза застланы слезами, но я их не чувствую. Только вкус соли на губах.

– Это нечестно… – шепчу я. – Ты… ты же говорил, что это неважно. Что если не получится, то мы всё равно… вместе. Что ты со мной, не потому что ты хочешь детей, а потому что ты меня любишь.

Он тяжело вздыхает и отводит взгляд, будто устал от моего голоса, от моей боли.

– Тогда да, – говорит он. – Тогда я так думал. Я правда надеялся, что смогу… Принять. Смириться. Построить жизнь иначе. Но…

– Но?! – я поднимаю голос. – Но теперь появилась она, и вдруг все стало важным? Ребёнок стал важным? Ты хочешь сказать, что все годы, когда мы с тобой ходили по врачам, по процедурам, по анализам… Когда я лежала после ЭКО, боясь пошевелиться… Всё это было зря?

– Нет, Надя, – он смотрит прямо. – Не зря. Я тебе благодарен. Но… Я хочу жить дальше. По-настоящему. С возможностью… продолжить себя.

– Продолжить себя?! – голос срывается. – А я, значит, была просто временной остановкой?

Он молчит.

– Я не машина, Ильдар, – шепчу я. – Я не пустая оболочка, в которую ты пытался что-то заложить. Я жила тобой. Я верила в нас. И ты обещал, что это не разрушит нас.

Он опускает голову. Потом говорит тихо, но жёстко:

– Я сделал всё, что мог. Дал тебе всё, что мог. Но я больше не могу притворяться. Я хочу детей. Я хочу знать, что кто-то после меня пойдёт по этой земле и будет моим продолжением.

– А я? Я не часть тебя?

Он смотрит на меня. В его взгляде нет ни жестокости, ни жалости. Только чужое спокойствие. Как у человека, который уже перешёл мост и не собирается возвращаться.

– Ты прошлое, Надя. А я хочу жить дальше.

Я закрываю лицо руками, будто так смогу остановить это. Сдержать. Но слёзы сами катятся по щекам. Меня трясёт. Я даже не дышу.

– Ты… Ты не можешь так… – всхлипы вырываются один за другим. – Просто взять и перечеркнуть всё… Всё, что у нас было…

– Надя, – его голос звучит резко, и он вдруг снова кажется мне чужим.

Холодным. Прямым, как линейка на его чертежах.

– Слёзы тут неуместны.

Я поднимаю на него глаза. Он стоит, опёршись на дверной косяк, с таким выражением лица, будто перед ним не жена, а стена, неудобно преграждающая дорогу.

Нечто, что мешает. И раздражает.

– Возьми себя в руки, – говорит он твёрдо. – Иди умойся. Успокойся.