Дипломат - Максим Шарапов

   Жена вернулась и принесла стакан с мутной жидкостью.

– Что это?

– Лимонный сок с сахаром. Пей, переговорщик!

   После успешного спасения Марины Павел немного похвастался перед женой, назвал себя талантливым переговорщиком и теперь получил своё зазнайство обратно.

– Мама, а папа у нас заболел? – приоткрыв дверь, в комнату опять заглядывала дочка.

– Папа просто много работал и устал. Иди к себе, не мешай ему отдыхать.

– Работал? А почему тогда противным вином от него пахнет?!

   Жена отвернула от дочери смеющееся лицо, хитро взглянула на мужа: получи ещё за своё пьянство. Сказала вслух:

– Настя, не говори глупостей. Закрой дверь и почитай книжку!

– Книжку я почитаю, мама, не переживай. А ты, папа, поправляйся, – Настя тихонько прикрыла дверь.

   Павел Васильевич лежал в комнате один, во рту приятно пощипывало лимонная кислятинка. Давно он так не напивался и ничего ведь не предвещало. Похмелье противно вытягивало силы, делало сознание вялым и непослушным, а тело слабым и ленивым. Это я себя обычного и бодрого предаю…

   Неприятное послевкусие осталось после вчерашней встречи. Посол его переиграл, легко и красиво. Павел Васильевич, хоть и готовился к встрече, но не смог сдержать ни алкогольного удара, ни философского. А непрошенным отгулом как элегантно поставил на место! Всё просчитал и пристыдил, заранее простив за прогул, который сам же и спровоцировал. А как же: передал через секретаршу жене своего сотрудника, что у Павла отгул и жена не стала будить похмельного мужа.

   Сам же Евгений Алексеевич еще вчера согласился на какую-то встречу в 11:30, то есть, в себе был уверен. Еще одна канцелярская кнопка в самолюбие Павла Васильевича. Павел посмотрел на часы, они показывали первый час. Вот же… А зачем он сделал измену главной темой нашего разговора? Неужели не ясно, всё что угодно, только не измена, потому что предательство – это мрак души.

   Павел поморщился и неожиданно вспомнил свою первую жену. Это была юношеская влюбленность, страсть, путешествие в другое, женское тело. Первое желание попробовать взрослой семейной жизни. Они тогда целыми днями валялись в постели, между этим немного учились и подрабатывали, покупали тарелки и салфетки на кухню, коврик в коридор, и она мечтала о свадьбе, а он мечтал о новом совокуплении и ради этого соглашался с ее мечтами о фате.

   И они сбылись. Была и фата, и полный ресторан гостей, и пьяные песни, и грустные глаза его отца, уже тогда всё понимавшего. И уже месяца через три, когда запахи ее тела перестали заслонять весь остальной мир, он начал понимать, что она не очень умна, что ее интересы – это только шмотки и пустые бесконечные сериалы, что в перерывах между оргазмами ему уже не о чем с ней поговорить. И тогда он начал готовить ее к разводу, постепенно, делая их отношения сложными, а иногда и просто невыносимыми. «Я уже отдал ей все, что мог, – убеждал себя Паша. – Все самое важное, искреннее между нами исчезло, распалось на пустые слова и мелкие обиды. Предавать совершенно нечего».

   И все-таки он ее предал, изменил ее надеждам на спокойную семейную жизнь, на летние пляжные выходные, на разговоры с подругами о «своём». Павел Васильевич поворочался в кровати. На днях он взял с прикроватной тумбочки сына знаменитую книгу, «Всадника без головы», которой тот сейчас зачитывался и от которой сам Павел в его возрасте оторваться не мог. Полистал и положил на место: как давно он ее перерос.

   И получалось, что вся наша жизнь состоит из таких маленьких, часто едва заметных предательств, которые и нам прощают и мы сами себе с удовольствием прощаем. И так выходило, что Евгений Алексеевич был как-то неприятно прав. С ним очень не хотелось соглашаться, но и опровергнуть его никак не получалось. Посол набросал в голову Павла Васильевича всяких мыслей, и они теперь без спроса лезли и лезли, и подтверждали чужую обидную правоту.

   Вспомнилась опять и первая подлинная любовь, порвавшая в клочья все привычки и правила, эти несколько месяцев сумасшедшего счастья и тот самый день, когда она, в очередной раз позавтракав с ним, сказала вдруг с улыбкой, что уже любит другого, а потом поцеловала в щеку и просто ушла, покачивая короткой клетчатой юбкой. Было очень больно, но благодаря ее предательству неожиданно начали писаться стихи, а самое главное, и в чужих стихах открылся огромный удивительный мир. И это открытие постепенно притянуло к себе горьковато-грустное чувство, без которого невозможно прикоснуться к чему-то самому важному.

– Давайте выбирать уже, – Иван Николаевич перебил споры. – Время сжимается.

– И кто же по-вашему должен стать этим самоубийцей?! – поинтересовался Климент Борисович.

– Есть два варианта: или доброволец, или Евгений Алексеевич пусть назначает. Лично я готов остаться.

– Браво! – театрально хлопнул в ладоши Климент Борисович.

– Нельзя Вам, Иван Николаевич, – сказал посол. – Это ваши люди будут нас отсюда вытаскивать, Ваше отсутствие может вызвать у них непредсказуемую реакцию. Еще добровольцы есть?

   Все молчали.

– Мое решение примете?

– Примем! – прозвучали сразу несколько голосов.

   Климент Борисович закинул ногу на ногу, негромко сказал:

– Хороший повод свести счеты.

– Зато какая свобода внутри раскроется, когда нечего будет терять, – откликнулся кто-то за его спиной.

   Посол отпустил спинку стула, на которую опирался руками и выпрямился:

– Павел, – он посмотрел на Павла Васильевича, – я считаю, что лучше тебя с этим никто не справится…

   Ошарашенный Павел смотрел в тяжелые живые глаза посла.

– Я?

– А я сделаю все, чтобы твоя семья добралась до дома.

   Все рассматривали Павла Васильевича, как совершенно незнакомого человека, впервые появившегося в здании посольства.

– Ну, решили, так решили, – Климент Борисович шаркнул стулом и встал первым. – Времени и, правда, в обрез. Пора, – сказал бодро и направился к выходу.

   За ним потянулись и другие, пресс-атташе похлопал Павла по плечу, сказал что-то, а Павел Васильевич и посол все смотрели друг на друга.

– Странный выбор, не кажется Вам? – спросил один из дипломатов Ивана Николаевича, пока они спускались по широкой лестнице на первый этаж.

– Почему странный?

– Не похож Паша на героя, да и двое детей у него.

– Не только у него дети.

– Да, но его дети здесь рядом. И жена. Есть же и одинокие среди нас. Я вот, например.

– Так что ж не вызвались?

– Я?

– Ну, да, – посмотрел на него Иван Николаевич.

   Собеседник пожал плечами.

– Евгению Алексеевичу, наверное, виднее.

– Тогда и удивляться нечего.

   Павел Васильевич сидел за рулем посольского микроавтобуса. Водительская дверца была открыта, фары выхватывали из наплывшей темноты внутренний дворик, большую