Дипломат - Максим Шарапов

   Павел Васильевич отдал ей свой носовой платок и говорил изредка какие-то утешающие слова, а сам думал, что эта молодая женщина по своей глупости не только чуть не погибла, она еще едва не предала свою веру и весь свой внутренний мир, потому что там, где Павел Васильевич сейчас работал, и вера, и мировоззрение были совсем другими.

– Предательство – один из механизмов развития, – сказал посол и допил коньяк из пузатого бокала.

   Павел Васильевич удивленно посмотрел на Евгения Алексеевича, но тот сделал вид, что пронзительного взгляда не заметил.

– Если очень внимательно приглядываться к этому явлению, – посол крутил в пальцах бокал, – можно и это в нем рассмотреть, как рассмотрели в молекуле атомы, а потом и еще много чего в самом атоме. А это значит, что при таком детальном взгляде и однозначной оценки предательства часто быть не может, слишком много разных факторов, – Евгений Алексеевич качнулся свои телом в большом кожаном кресле, наклонился к столу, обнял ладонью матовое стекло коньячной бутылки и снова наполнил бокалы.

   Евгений Алексеевич и Павел беседовали вдвоем уже больше часа. Посол сам пригласил Павла Васильевича на это неформальное распитие через пару дней после освобождения русской девушки: захотел поближе познакомиться с молодым удачливым дипломатом. В гостиной рядом с его кабинетом уже были приготовлены коньяк и закуски: дольки лимона и овалы сырокопченой колбасы, маслины, сыр и орешки. Не обед, не ужин, а именно закуска.

   Такое внимание посла было приятно, но очень ответственно. Евгений Алексеевич был дипломатище опытный и каждое слово, прежде чем произнести, взвешивал на языке. А еще он любого мог втянуть в откровенную, почти интимную беседу и разговорить его до гола, оставаясь при этом изысканно одетым.

   Павел Васильевич об этой способности Евгения Алексеевича уже знал и раскрываться решил только симметрично, шаг за шагом, в их случае глоток за глотком. И посол эту его стратегию понял, улыбнулся в свои мясистые щеки и поддержал разговор, когда Павел поделился своими мыслями о едва не случившимся предательстве Марины.

– Получается, в каких-то случаях предать можно, а в каких-то нельзя? – Павлу Васильевичу не нравилась мутность формулировок, хотелось услышать ясный конкретный ответ.

   Евгений Алексеевич помолчал:

– На прошлой неделе, слышали, наверное, наш высокопоставленный дипломат в США перебежал к ним…

   Павел Васильевич кивнул.

– Я неплохо знал его, – посол наклонился к столу, не обращая внимания на лежавшие рядом пластиковые шпажки, взял двумя пальцами дольку лимона, положил в рот и начал разжевывать. – На совещаниях в Москве мы встречались, несколько раз даже выпивали вместе. Умница, тончайший стратег в нашей работе, о стране всегда говорил так спокойно, без масляного патриотического пафоса, но чувствовалось, понимает, что такое Родина. Помните супругов Розенбергов? – Евгений Алексеевич неожиданно перескочил на другой континент.

– Которые помогли Советскому союзу украсть схему атомной бомбы?

– Они самые. Их потом казнили на электрическом стуле за это предательство. Их документы помогли ускорить работы над нашей собственной бомбой и, возможно, предотвратили ядерный удар США по Союзу, который разрабатывался вполне серьезно. Розенберги тогда не нас спасли, они своим предательством планету защитили от кошмарной катастрофы. И эта общечеловеческая мысль стала главным мотивом их поступка. Но в глазах американцев – они предатели.

– То есть Вы хотите сказать, что и этот наш, – Павел почувствовал, что начинает хмелеть, – перебежчик, тоже не предатель?

– Почему же? Предатель, конечно.

   Логическая нить в голове Павла Васильевича начинала путаться и послу это, похоже, нравилось.

– Я про Розенбергов вспомнил потому, что у каждого незаурядного предателя, когда не за деньги продают, не за виллу на побережье, не под пытками, должен быть свой особенный мотив. Этим мотивом, кстати, очень любят поигрывать спецслужбы, вербуя свою агентуру. И общечеловеческие ценности, выходящие за рамки национальных государственных интересов, очень у них популярны. – Евгений Алексеевич пощекотал пальцами правой руки деревянную ящерку, вырезанную на подлокотнике его кресла. – Так вот у каждого из этих обязательно должен быть мотив, идея, которая позволит ему не считать самого себя предателем. Это очень важно, без этого и предательство для таких людей, скорее всего невозможно, потому что они прекрасно понимают, насколько предательство само по себе гнусно и что любой изменник, в конце концов, не нужен не только тем, кого он предал, но и тем, к кому перебежал, а главное и самому себе. Если такой мотив находится, приживается в душе, человек расчищает заминированное самоедством моральное поле. Тогда с этим хоть как-то можно жить.

   Евгений Алексеевич вытер пальцем случайную коньячную каплю на поверхности стола.

– Я почти уверен, что примерно так размышлял и наш бывший дипломат. Он должен был подвести какую-то монолитную философскую плиту под свой поступок, прежде чем его совершить. Не мог по-другому. Предать просто из-за обиды, злости, неполученного назначения… Нет, слишком мелко для него. Он должен был выстроить стройную систему оправдания внутри себя, чтобы себя самого убедить, не предает он, нет, наоборот делает важное и благое дело.

– Я всё равно не понимаю, как можно вот так взять и изменить! – Павел Васильевич заговорил громче обычного.

   Евгений Алексеевич молча покивал, поднял свой бокал и глотнул коньяка. Выпил и Павел. Он старался не частить, не опережать посла, но ему всё равно казалось, что собственная трезвость выветривается быстрее.

– Знаете, – снова заговорил Евгений Алексеевич, – когда многое упрощаешь, жить, конечно, становится легче… Только в нашей работе это упрощение, это обесцвечивание, размывание всех деталей в черно-белое единство просто недопустимо. Иначе какие же мы дипломаты? Да и союзники в политическом мире меняются как погода, быстро и часто непредсказуемо. Та же Франция, например, в бывшей колонии которой мы с Вами сейчас пробуем французский коньяк, в разное время была и нашим союзником, и антагонистом, и воевала против нас. С немцами у нас вообще была самая страшная в истории война, а теперь интересы наших народов в Европе гораздо ближе друг другу, чем интересы русских и американцев, когда-то воевавших вместе против германцев. Вы же понимаете, о чем я говорю?

   Павел понимал.

– Да что про геополитику вспоминать, – оживился Евгений Алексеевич, – вы сами-то два дня назад что с этим арабским парнем сделали?

– Убедил его, – подумав ответил Павел Васильевич.

– Убедили?! – посол лукаво заулыбался. – Надолго ли?

– Не-е очень, – согласился Павел.

– Да Вы просто развели его, предали другими словами!

– Что значит предал?! – возмутился Павел Васильевич.

– А как же! – настаивал Евгений Алексеевич, – отвлекли его внимание философскими рассуждениями, стихами расслабили и выкрали возлюбленную!

   Павел Васильевич вспотел под пиджаком. Он конечно, воспользовался минутной переменой в сознании