Послевкусие страстей и превратности мнимой жизни - Вадим Михайлов

Воцарилась тишина. Только рыдания безутешного влюблённого доносились со двора. Все ждали взрыва. Никто не храпел. Никто не стонал. Все ждали конца. Никто не хотел умирать, хотя жизнь была серая и беспросветная. И каждый думал – когда же?.. Когда?.. А что потом?..

Только Платон и Ульяна беззвучно смеялись и целовали друг друга.

Это была их ночь. Они были молоды и не загадывали желаний. Желали и брали. И вот теперь в малюсенькой каморке на одной узкой тахте.

За окном кричал пьяный влюблённый.

– Поля! Поля! Поля!

Приехал воронок. Влюблённого террориста схомутали и увезли, а дом повздыхал, повздыхал и уснул.

Платон снимал эту комнатку за пятьсот рублей в месяц.

В коммуналке не было открытой вражды, все по утрам здоровались в очереди у туалета и не ссорились, но была какая-то тягостная атмосфера недоверия и подозрительности… Какая-то смутная сонливость отношений…

Платон увидел Ульяну накануне вечером в Доме кино.

Она сидела в ресторане с известным поэтом-фронтовиком…

Платон увидел её, когда мужчина в красном свитере, перекрывавший её, встал и подошёл к стойке бара.

Ульяна поразила Платона холодностью и силой лица. В то же время она была женственна и лишена аскетизма. Обещающе женственна была она…

Она смотрела на него. Потягивала через соломинку коктейль.

Красный свитер проплыл перед его глазами, как облако, и скрыл Ульяну от его глаз.

Платону нестерпимо захотелось снова видеть её. Он шептал мысленно красному свитеру:

– Уйди! Уйди, болван!

Красный свитер дёргался, но не уходил.

И вдруг Платон увидел, как Ульяна, а для него пока – Женщина В Розовом Деревенском Платье, встала и направилась к его столику.

К нему приближалась она.

– Угостите меня чашечкой кофе!

…Они ходили по ночной сентябрьской Москве. Просто ходили, взявшись за руки. Зашли в кафе «Казбек». Заказали суп-пити. Сухого вина. Наверное, они излучали счастье, потому что кто-то прислал им на столик розу. Роза так и осталась лежать там, рядом с фаянсовой солонкой и недопитой бутылкой мукузани.

Метро уже не работало.

– Я провожу вас, – сказал Платон.

– Мне некуда идти, – сказала она просто.

– Пошли ко мне. Но у меня только одна кушетка…

– Какие пустяки, – сказала Ульяна. – Можно и на полу.

– На полу слишком мало места. Ладно, я лягу под кроватью.

Она осматривала его берлогу, нору. Икона… Фотографии хозяйки и её мужа – довоенные, молодые. Красавица дочь… Зять, известный футболист, с экзотической фамилией Вторник…

– У тебя есть пижама?

«Зачем ей пижама?» – подумал он тоскливо.

У него зубы стучали от волнения.

Она уютно устроилась рядом с ним на тахте. В его пижаме.

– Ну, успокойся, успокойся, маленький.

Платон дотянулся до выключателя. Погасил настольную лампу…

Ульяна с силой отвела его руку, пытавшуюся ускорить развитие отношений.

– Не надо.

– Почему?

– Ты привёл меня как шлюху?

– Нет.

– Тогда докажи, что это не так.

Он недовольно вздохнул:

– Ладно.

– Спи.

Ей хотелось большего, чем позволяли рефлексы, она готова была подарить любимому мужчине свою душу. Но она сомневалась, что у мужчин есть душа, или, скорее всего, они не подозревают, что она у них есть. Мужчины иногда умеют использовать, ублажать тело. Иногда у них развит интеллект… Но что делать со своей, а тем более с чужой душой, они не знают. И не хотят знать. Душа – тревожная сущность. Душа беспокоит, создаёт непривычные ситуации, лишает жизнь простоты, элементарных радостей и удовольствий. И главное – постоянно требует суда над своим хозяином…

– Нет! Это невозможно! Не могу я спать рядом с тобой.

Он встал с кушетки и сел на пол. Прижался спиной к холодной стене. Закрыл глаза. За окном шумел осенний дождь.

«Половина всех женщин всегда говорит «не надо», – думал он. – Как тут разобраться – дань любовному этикету или правда какие-то важные причины? Болезнь… Запреты календаря…»

Ульяна протянула ему руку. Он поцеловал её, признавая её власть над собой.

…Она молча смотрела на него.

В глазах её, как говорил Лев Николаевич Толстой, была жалость и любовь.

Платон увидел вдруг прекрасные цветы… Грядки моркови…

Он увидел, как зарождаются маленькие зелёные пупырки плодов помидоров.

Там был её сад, и в нём всегда цвели яблони.

Там был её лес – светлый лиственный, берёза, ива, ольха.

Там бегали зайцы…

Рыжая лиса мелькнула у речки среди кустов смородины…

Это было так непривычно. Это было так прекрасно!

Без флирта, без танцев, без прелюдий любовных Ульяна ввела его властно в свой мир, в сад своей души.

За светлым лиственным начинались хвойные леса, тайга, чем глубже, тем глуше и мрачнее…

Почва под ногами проседала. Начинались болота. Там водились лешие и кикиморы… и всякая нечисть.

Туда она его не повела. А ещё дальше, в болота, она сама не заходила.

…Платон с интересом рассматривал странные отпечатки на глине. Это были изящные следы женских ног, очень похожие на изображения маленьких деревьев, бонсай, с пятью круглыми плодами…

– Чего смотришь?

– Следы.

– Это мои следы… – сказала она ревниво.

– Красивые, – восхитился он. – Деревья… Плоды…

Она поняла, что он влюблён.

Платон воспринял этот неожиданный подарок судьбы, как ребёнок воспринимает торт. Как будто это чудо кулинарии из кафе «Север». Подарок на день рождения.

Он не мог побороть искушение сразу выковырять все ягодки и шоколадки…

Он был изумлён поступком Ульяны – она ввела его в свой мир – мир снов и фантазий – властно и стремительно. А главное – без слов, без заигрывания, без игры, без фантиков и намёков… Без дальнего прицела. Без «Я – тебе, ты – мне».

Он опешил от неожиданности. Он увидел яркие пятна сохнущего на ветру белья. Занавески. Герань в окне. Хорошо ухоженные грядки… Избу – старую, не меньше ста лет, но ещё крепкую… Искусно сработанные резные наличники, впрочем, давно не крашенные. Подкову, прибитую к порогу рожками вверх…

На грядках рдели среди крепкой зелёной листвы оранжевые цветы тыквы. Они были так изысканны. Платон не мог оторваться, всё смотрел и смотрел на них, смотрел и переполнялся желанием.

– Вот… всё… моё… – прервала она его чувственную медитацию. – Моё богатство.

Грядки были аккуратно окучены. Но она оставила несколько островков невозделанной земли. Там цвели одуванчики. Над ними жужжал мохнатый жёлто-чёрный шмель.

Платон заметил на картофельном листе толстого колорадского жука и хотел раздавить его.

– Не надо, пусть живёт, – остановила его Ульяна. – Здесь никто никому не вредит. Никто никому не мешает. Никто никого не ест…

Платон брезгливо отёр пальцы о штаны.

– Нравится?

Он подавленно кивнул.

– Бери, бери всё… Мне ничего не жалко…

– Что? – спросил он.

– Ну, этот огород… Этот сад… Этот лес… Эту избу… Меня… Всю… Всё бери…

Она смотрела на него так, будто дарила, одаривала. Но он уловил в её голосе неумолимость прокурора… неумолимость судьбы… Строгость уловил он. И ещё он успел подумать, что почти все женщины выбирают – этот лучше, этот похуже, этот совсем хороший, но не для меня. А Ульяна не сравнивала его ни с кем… Он был единственным в этом саду… Ему предлагали место садовника…

– Бери… если не страшно…

Она заметила в нём тоску вольного зверя, попавшего в сети.

– Не хочешь? – Она смотрела на него, ждала ответа. – Уходи…

– Не гони, – сказал он. – Хочу…

Порывисто обнял и поцеловал её…

Она ласково отстранилась.

Он почувствовал досаду спортсмена на фальстарте.

– Не спеши… Не гони лошадей… Всё будет в своё время… Оставайся, живи… И всё это твоё… пока ты здесь… Пока не наскучим друг другу… Можешь ничего не делать… Ходить по лесу… Лежать… Читать книги… Там целый сундук книг…

– Почему сундук?

– Ну, так у нас сложилось… по жизни… Берегли от крыс.

Она толкнула ногой дверь.

– Наклони голову.

Он миновал опасное место. Разулся в сенях.

И всё-таки больно ударился головой о притолоку, когда из темноты сеней шагнул в залитую солнечным светом горницу.

Она засмеялась.

– Слишком высоко голову несёшь, барин… Привыкай к смирению. Привыкай кланяться…

– А ты?

– Что я? Я не заношусь. Роста среднего. В двери вхожу не кланяясь…

Изба была просторная, без перегородок, одна большая горница…

Иконы… Тяжёлая, тёмная от времени столешница… Чистый, до желтизны выскобленный пол…

Половики, сплетённые из цветных лоскутков, придавали жилью весёлый праздничный вид.

Белые с синими крапинками занавески парусили от ветра, меняли свою снежность на голубизну, когда их вдувало в избу и солнце не могло достать их.

Ульяна подняла с пола маленького рыжего котёнка и поцеловала его.

– Он из моего детства. Его раздавил сапогом… любовник моей матери… Его потом тоже убило на войне, но я не простила… – Она снова поцеловала котёнка и опустила на половик. – Если станет скучно, наколи дров… принеси воды. Колодец под кряжем… Истопи баньку… Но только к вечеру… Когда смеркаться начнёт…