Три брата-акробата - Эдуард Филиппович Медведкин

вздрагивал от надежды, хворал от сомнений и отчаяния. Он дивился знакомым, родственникам: как живут без большой цели, без ожидания. И без награды. Почти в одно время ему принесли две газеты: в обеих обольстительнейшим киногероем улыбался Борька.

Теперь Потапова в поселке называли не иначе как писателем. Но он не загордился.

Все так же выходил Потапов из дома за полчаса до открытия кассы. И плыли, цепляясь друг за дружку, основные думы, по счету ровно пять. Но он словно взобрался на пригорок. И с него иначе увидел и поселок, и работу (более для увечного, неспособного), и хозяйство (гнешь горб ради желудка!).

Он забросил козу, огород, курей. Часами сидел над чистой тетрадкой (а чего писать не знал).

— Ты, что ли, заради славы маешься? — робко спросила не на шутку встревоженная жена.

— Дура, — печально ответил Потапов, — при чем слава? При чем?

Ему как-то ближе и роднее стала дочь: мотается на электричках, час на службу, два назад, а не жалуется — интерес. Он до отвращения возненавидел селедку баночного посола.

Весенней слякотной ночью, когда стало вовсе невмоготу, он, выпив для храбрости, пробрался на соседний двор. Задобрив собаку принесенной телячьей ляжкой, ковырнул гвоздем замок на хлеве.

Кабан долго и упорно не понимал намеков. А потом, понукаемый ударами, нехотя выбежал за ворота и засеменил к лесу.

«Удивительно, но факт. Опять ушел кабан Борька», — возбужденно писал Потапов.

Неземная музыка звучала в его ушах.

СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКА

Федя Глухов запил. В последний раз. Так и объяснил: «Отмечаю Последний Запой. Праздник значит. Поэтому и запиваю».

Протрезвев, Глухов отправился к сослуживцу Пузику. В знак безвозвратного прощания с прежней жизнью решил купить у того подержанный «Москвич». «Шофер всегда трезв — ГАИ не обманешь», — рассказывал он всем.

Продал Федя гарнитур, одолжился у родственников, побрился с одеколоном и торжественно прибыл на собственном лимузине. Он катал знакомых и соседей по центральный улицам. Возил тещу брата и свекра сестры на прогулку в степь.

Счастье его было таким полным и всеобъемлющим, что он не знал, как с ним совладать. И… запил.

Протрезвев, Федя отправился к сослуживцу. Грустно сообщил, что теперь ему «Москвич» ни к чему, а наличность важнее. «Хорошо, — вздохнул тот. Но не обессудь… потратился. Буду отдавать по частям».

Вернулся Федя домой, посмотрел по сторонам — пусто.

Горе его было таким полным и всеобъемлющим, что он не знал, как с ним совладать. Он посоветовался с друзьями. И… запил.

Протрезвев, Федя отправился к Пузику. «Как же так, — дрожащим голосом спросил он, — у тебя и деньги и машина, а у меня — нуль?»

И опять он катал знакомых и соседей по центральным улицам. И опять поехал на прогулку в степь. В степи под лопухами в ромашках увидел девушку. Она гадала: «Любит — не любит — за руку возьмет — к черту пошлет». Выходило — «за руку возьмет». И действительно, остановил Федя машину и взял за руку.

Любовь его была такой полной и всеобъемлющей, что он не знал, как с ней совладать. Он советовался с друзьями. Искал ответа в художественной литературе. И… запил.

Протрезвев, Федя отправился к Пузику. Без слов поставил автомобиль. И пешком побрел в степь.

Под лопухами в ромашках сидела девушка… с другим.

Разочарование его было таким полным и всеобъемлющим, что он не знал, как с ним совладать. Он советовался с друзьями. Искал ответа в художественной литературе. Ходил к бабке-ворожее. И… запил.

Тут он впервые увидел белого бычка. Бычок лежал на берегу величавой реки Иртыш в окружении кокосовых пальм и жевал мимозы.

Протрезвев, Федя испугался. И от страха… моментально запил.

Тогда он вторично увидел белого бычка. Бычок приветливо махнул коротким хвостиком и залез на баобаб.

Федя задрожал.

— Завязываю, братцы, — объявил всем. — Покупаю машину. Шофер всегда трезв.

Собрал волю в кулак.

Побрился с одеколоном.

И… запил.

В последний раз. Так и объяснил: «Отмечаю Последний Запой. Праздник значит. Поэтому и запиваю».

СЮЖЕТЫ ЗА ПОЛТИННИК

Автор трагедии Геков и писатель-юморист Чуков мирно жили по соседству, дружили и сотрудничали в одном и том же местном издательстве «Подожди». Геков, нервный, взъерошенный, прятался за огромными очками. Чуков, круглый, шумный, постоянно надувал мясистые щеки, чтоб казаться больше самого себя.

После завершения драмы «Смерть в курятнике» Геков находился в полосе творческого бессилия. Конкурирующий старик Шекспир, пользуясь преимуществом в дате рождения, расхватал лакомые трагедийные кусочки. Чуков был, примерно, в такой же ситуации. Великие сатирики съели все смешное, а пережеванное не столь приятно.

В поисках сюжетов месяцами сидели они у аккуратной дыры в заборе кооперативной дачи, интенсивно наблюдая жизнь. Но испытанное средство не помогало.

И тут их навестила блестящая идея.

Скоро в газете «Вечерний звон» появилось два объявления. Каждое обещало пятьдесят копеек. Одно — тому, кто откроет трагедию своей жизни, второе любому, кто расскажет комедию. Указывались адреса и время приема.

В назначенный срок к Гекову зашел человек в цветной феске с проволочной клеткой, болтающейся на шее.

— Нет повести печальнее на свете, — сказал он. — Был у меня дрессированный бегемот Мока. Вы, наверное, видели: известный номер — бегемот играет на скрипке и жонглирует кастрюлями. Европа, Азия, аплодисменты, ангажементы. Конечно, играл на скрипке я сам, но держал ее он — это совершенно точно. И вдруг нелепая мысль: продать бегемота и купить сиамского кота в паре с гималайским медведем. С медведем я не поладил, кот убежал. Остался подарок друзей — попугай. Но кто сейчас слушает попугая! — он жалобно втянул запах кухни.

Пока дрессировщика кормили борщом, обиженный поэт-песенник жаловался на прессу. Его лирической песенке «Стоят валы карданные» газета посвятила язвительный фельетон. В отчаянии он хотел утопиться.

Томный, плаксивый юноша поведал древнюю неинтересную историю с неверной возлюбленной.

Геков за такие сюжеты отказывался платить, но юнец наполнил дождевую бадью слезами и добился своего.

Растолкав животом толпу, первым к юмористу ворвался дебелый весельчак. «Ха-ха-ха!» — заорал влетевший следом попугай и, взглянув на Чукова, надул щеки.

— Был у меня дрессированный крокодил Мика, — задыхаясь от смеха, сказал толстяк. — Популярное ревю: крокодил поет частушки, а заяц аккомпанирует на бубне. О, боже! Какие хлопоты! Ванны, массажи, пассажи, что ни вечер, сами понимаете, новый заяц. Наконец-то я сбыл чудовище и приобрел эту прелесть. Доходов больше! Никаких забот! И вообще, оказывается, попугай — душа любого общества! Хи-ха-ха!

За ним прорвался молодой поэт с нарисованной седой прядью.

— Коллега, вы знаете лирический стиш «Затарахтела мотовозка?» Нет? Теперь узнаете. Вчера появилась разгромная рецензия. Я устал давать автографы.

После краснощекого