Три брата-акробата - Эдуард Филиппович Медведкин

Три брата-акробата

ПОЧЕМУ Я СТАЛ ЮМОРИСТОМ

Мой дядя! Личность! Самая яркая со времени детства. Агай Евсей, как называли его знакомые казахи, мальчишкой попал в цирк. И до старости занимал ответственный пост: кормил льва телятиной. Но каков характер!

— Ты добьешься большего. Ты станешь Самым Главным Человеком! Ты будешь — клоуном! — гордо мечтал он. — Что может быть прекрасней: вызывать смех. Изо дня в день! Чтоб тысячи людей, забыв обиды, как братья-близнецы, издавали одни и те же звуки, объединялись одним и тем же чувством радости. Трудное счастье! Как сильно надо их любить, как много понять! И как мало нужно, чтоб заставить плакать. Это может и болван — чего проще. Наверно, поэтому столько слез в мире.

Он замолкал. И перед нами возникали грохочущие трибуны. Лица, лица… Без придуманных масок. Естественные, помолодевшие, простодушные. И ни одного злого. Словно умытые волшебной влагой доброты.

— Я верю, слышишь! Я верю! Ты сможешь.

И однажды он мне сказал: «Пора!»

Телефонный звонок дяди Евсея в цирк возымел действие. Но дядя не посчитал за труд и сам с удовольствием проводил меня. Он обнялся с подслеповатой контролершей, поцеловал в нос раскрашенного арлекина. Они припомнили былое, посмеялись, взгрустнули. Фокусник достал откуда-то пол-литра, и дядя сказал прочувствованный тост. Они чокнулись и залпом выпили по стакану… молока, а нетронутую бутылку водки фокусник невозмутимо спрятал в карман. — Я его не забуду, — пообещал растроганный клоун на прощание.

И вот я в новенькой униформе на арене. Будничный день манежа. Разминаются акробаты, отрабатывает номер дрессировщик верблюдов, готовит реквизит коверный.

— Иди сюда, малыш, — подзывает меня клоун. — Имеешь возможность отличиться. Поможешь. Я выйду после тюленей. Ты будешь стоять сбоку вместе со всеми и легонько щелкнешь какое-нибудь животное.

«Как вы смеете обижать моего любимого брата Сеню?! — закричу я. — Дуэль! Кто вы такой, сударь? Где мои пистолеты?!»

Клоун подбежал к барьеру и с трудом принес громадный желтый портфель с восемью замками.

— Извольте взять револьверчик, — из портфеля выкатилась на колесах пушка. — Ну, а затем я стреляю из этой гаубицы, а здесь, — он ткнул вниз, — спрятана подкидная доска. — Хоп, — клоун оказался в воздухе и, ловко перевернувшись, стал на ноги.

В амфитеатре появился директор цирка, важный, противоестественной толщины усач. За ним, под предводительством молоденькой учительницы, дети. В руках у них ромашки. По команде они чинно сели.

— Это из нашей подшефной школы, — объяснил директор, спустившись на манеж. — Разрешил на полчаса. — Смотрите мне! — и он пригладил усы. — Сабит, — остановил толстяк дрессировщика, — иди к бухгалтеру, сдай больничный. Иначе не получишь зарплату.

— Ну, начали, — клоун отвлек меня от созерцания директорских прелестей. — Дуэль! Дуэль! — заорал он и, засунув в жерло пушки полосатое ядро, зачем-то разбил туда же три сырых яйца.

Толстяк, заинтригованный приготовлениями, стал рядом со мной.

— Не обижай моего брата Сеню! — надрывался клоун. — Умри, презренный!

Он зажмурился и нажал курок. Вместе с дымом и треском из жерла вылетела яичница. Я испуганно толкнул директора, тот шагнул в сторону, и яичница расцвела у него на лбу. Тут же, подброшенный доской, директор, изумленно выпучив глаза, взлетел под купол цирка. Распластавшись, как тугой мешок с мукой, он плюхнулся на безмятежного верблюда, плотно застряв между горбами.

Верблюд знал свое дело хорошо. Он привычно взбодрился и поскакал по кругу. Дрессировщик отшлифовал номер на славу. Через десяток секунд, соскочив с трапеции, на плечах у директора восседала обезьянка и, придерживая руководящее чело одной лапой, другой посылала публике воздушные поцелуи. Довершали картину две болонки, которые прыгали через них с горба на горб.

Детвора в амфитеатре завизжала от восторга. Потеряв очки, всхлипывала от смеха строгая учительница.

Бешеный аллюр корабля пустыни удалось остановить не сразу.

— Мерзавец! — сползая с верблюда, тяжело выдохнул директор. — Уволить!

А благодарные школьники щедро забрасывали сидящего на опилках отважного джигита ромашками. Букет этих полевых цветов я подарил дяде.

— Возьми от нашего директора, — сказал я грустно. — Он довел до колик весь цирк. Но, к сожалению, не хочет стать клоуном. А я — не могу. Ты ошибся.

— Но может быть, — печально спросил дядя, — есть какой-нибудь другой способ рассмешить тысячу людей?

ПАРОВОЗ

Репродуктор снисходительно взглянул на согбенную спину и пожалел: «Кому трудно — прекратите. Остальные: раз — два! Ноги в сторону. — Вместе! Раз — два. Раз — два! В ладоши! Хлоп-хлоп! Побыстрей!»

Затем Ипполитов бойко забежал под душ. Пустил теплую струю и, вздрагивая, сделал ее обжигающе ледяной. Растерся махровым полотенцем. Долго стоял перед зеркалом. Лысина постепенно блекла: маковый цвет переходил в обычный — перламутровый.

Завтрак готовил со вкусом, с удовольствием — времени было вдоволь. Тонко нарезал костромской сыр, бросил на сковороду, залил яйцами, насыпал лучок, потянулся за солонкой и… тут в коридоре задребезжал телефон.

— Да, — только вымолвил Ипполитов, и трубка нетерпеливым дискантом закричала:

— Да открывайте же ворота! Спите, что ли? К вам идет паровоз, — и сразу короткие гудки.

Ипполитов вернулся на кухню, выключил газ — и опять настырный звонок.

— Алло. Я насчет паровоза. Не больше четырех часов. Задержите — штраф!

Ипполитов на минуточку представил рядом, на паркете, пыхтящий паровоз, грязный, в мазуте, с огромной черной трубой, и ему сделалось жутковато.

Дальнейшие события развивались стремительно. Как снежный ком, нарастал, увеличивался круг абонентов его телефона.

— Старик! — кричал некто. — У тебя паровоз. Прошу, перебрось. Штраф за мной. Надо грузить тару — завален по горло!

— Да я, — мямлил Ипполитов.

— Брось! Говори адрес.

Ипполитов автоматически назвал.

— О’кэй! Посылаю человека с дюжиной шампанского. Наш винзавод не обеднеет.

— Алло! У вас паровоз? Не забудьте отдать табель и накладные.

— Алло! После трех прошу паровоз отправить к нам. Скипидарная, 5. Трест «Казлесцеллюлоза».

— Алло! Передайте машинисту, звонила жена, Петьку пусть сам заберет из детского сада.

— Алло! (это опять был знакомый дискант). Напоминаю, у вас осталось мало времени.

Позвонили теперь уже в парадном. Он щелкнул замком и вновь бросился к телефону.

— Алло! Можете паровоз оставить до конца дня, но с условием — смените дышловый подшипник и жаровую трубу. Или дайте нам, мы заменим.

Человек молча поставил в коридоре дюжину шампанского и, оставляя мокрые следы, исчез.

Ипполитов наконец вышел из шокового состояния.

— Девушка! Вы попали не по адресу. Я посторонний человек.

Трубка вспыхнула и буквально обожгла ухо:

— Как что-то просишь — все посторонние. А паровоз тоже не мой — государственный. Так-то.

— Алло!