Три брата-акробата - Эдуард Филиппович Медведкин

понеслись радиофицированные машины. Донесения передавались каждую минуту. Грабитель был выслежен, окружен и схвачен. Прыжок с поезда обошелся ему недешево: с многочисленными переломами, под конвоем его отправили в больницу.

Тщательно проверив бумажник, я к своему удивлению не обнаружил какой-либо пропажи. Однако преступник даже в бессознательном состоянии что-то скрывал в правом кулаке.

Медицинские ухищрения не помогали — он не разжимал правого кулака. Уговоры не действовали — он не разжимал правого кулака. Заметив меня в палате, он с нежностью посмотрел на правый кулак и прохрипел:

— Не отдам. Ни за что. Пусть тюрьма. Аутодафе. Не отдам.

Из-под белых марлевых повязок, как у зайца под снегом, торчали блеклые уши. Уши меня разжалобили.

— Ну, успокойтесь, успокойтесь. Я вас прощаю.

— Все равно не отдам, — снова прохрипел он, пошевеливая правым кулаком.

— Я вам, я вам дарю это. — Я показал на правый кулак.

— Не верю.

— Я сейчас напишу дарственную, сейчас, — заторопился я, вынимая авторучку. Он недоверчиво прочел текст дарственной, где подтверждалось, что содержимое правого кулака на веки вечные переходит в его собственность, и хмыкнул:

— А печати?

Я обегал весь город и поставил десять печатей. Пересчитав их, он спросил:

— А нотариус?

Я поехал и привез нотариуса.

— А где свидетели?

Я собрал всех свободных врачей, медсестер и нянек. Все замерли в волнении. Взоры уперлись в правый кулак. Правый кулак медленно разжался. На ладони лежал листок бумажки.

— Да, она, она, голубенькая, в зелененькую полосочку! — шептал он. — Редчайший экземпляр. Такого нет и у великого Никодим Никодимыча. Теперь только у меня самая полная в мире коллекция промокашек.

СТИРАНИЕ ГРАНЕЙ

На симпозиуме проектировщиков-строителей были заслушаны два основных доклада.

Первым выступил Руководитель Проекта «Современная деревня с точки зрения стирания граней между селом и городом». Он сказал:

— Как известно, современная деревня слабо пригодна для культурной жизни. Негде отдохнуть, дома тишь да скука, к соседям далеко. И вообще люди разобщены, автобусы редки, в ларьках и клубе пустынно. Отсутствие удобств — причина пагубного стремления сельского населения в город.

Наш проект сделает жизнь тружеников села приятной и веселой.

Все жители поселятся в одном сорокаэтажном доме. Никаких усилий — везде машины: автоматы, лифты, эскалаторы. К их услугам громадные парикмахерские, магазины, бани, коктейль-холлы и мюзик-холлы. Для физкультурных развлечений — Большая Спортивная Арена со столиками для игры в домино, футбольное поле, велотрек, бассейн с кварцевыми лампами для равномерного загара. Тут же аэрарий и душ из минеральной воды. В отдельных комнатах разместится молочная ферма, где напрокат за определенную плату можно поухаживать за крупным рогатым скотом.

Каждая семья получит благоустроенную квартиру, У каждого на балконе клумба фикусов. На крыше здания чудесный заливной луг. В утренние и вечерние часы там будут пастись комнатные животные. Причем никакого пастуха в старомодном значении этого слова: босиком, на лошади, в майке. Их будет прогуливать интеллигентный товарищ при галстуке, на передвижном электрошезлонге. И играть он будет, понятно, не на какой-то пастушьей свирели, а на концертном рояле фирмы «Беккер», установленном по центру луга.

Конец речи потонул в овациях. Восхищение было бурным и неподдельным.

Вторым выступил Главный Руководитель Проекта «Современный город с точки зрения стирания граней между городом и деревней». Он сказал:

— Как известно, современный город слабо приспособлен для культурной жизни. Негде успокоить нервы, дома телевизор, со всех сторон соседи. И вообще люди скучены, улицы забиты автобусами, в универмагах и кинотеатрах толчея.

Наш проект сделает жизнь тружеников города приятной и веселой.

Все расселятся по небольшим микрорайонам в отдельных домиках. Для каждой семьи предусмотрены огород, фруктовый сад, сеновал, сарай, коровник, конюшня. Никаких машин — везде благотворный ручной труд. Сам пашешь, сеешь, убираешь урожай. В центре микрорайона — площадь. На ней два промтоварно-продуктовых ларька, базарчик, клуб с киноустановкой.

Есть маленькая роща с полянкой, где под звуки свирели пастушата босиком, в майках пасут коров. Там же можно позагорать на солнышке, поиграть в футбол, покататься на лошади, искупаться в ручье. Любители в специальном закрытом ангаре могут напрокат, за определенную плату покопаться в двигателе внутреннего сгорания.

Конец речи потонул в овациях. Восхищение было бурным и неподдельным.

Симпозиум постановил: признать оба проекта заслуживающими внимания.

КОЛ КОЛЫЧ

По паспорту он Николай Николаевич, но в поселке его упрямо величают Кол Колычем.

Он худощав. Чуть сутуловат. Металлические пуговицы потертого черного кителя, очевидно железнодорожного происхождения, застегнуты до подбородка. В лице и фигуре — значительность.

Он частенько посиживает на лавочке возле дома. Его взгляд цепко схватывает уличные события. Он не прочь вмешаться, съязвить. Но более всего он любит в подходящей компании размышлять вслух о себе, о людях, о времени.

— Кажный ноне учится, — иронично говорит Кол Колыч вслед парочке: она с тетрадкой, он с рулоном чертежей. — Кажный ноне учится, — повторяет Кол Колыч громче и строже. — В институты спешат. Время, говорят, такое. Без учебы — человеком не станешь. А я так считаю: для больших успехов — больших образованностей не надо. Я так считаю: главное — умей себя поставить! Меня взять. Какие люди благосклонности добивались! Какое влияние имел!

Нефедов домой приходил. С подарком. Упрашивал. Разреши Витюше. В десятом классе парень. Пусть на каникулах посмотрит, чем батька занимается.

В принципе можно разрешить. И подарок ни к чему. Но так репутацию легко потерять. Значения придавать не будут. Понятно — не позволил.

Чернов техникум окончил. В центральных городах жил. А что он против меня? Да его от одного моего вида трясти начинало.

Инженер Котлов за две улицы здоровался. Вначале важничал. Нос задирал. Кивнет сверху — и того. Но я авторитет утвердил. Стал портфель его проверять. При всех. Ежедневно. Как принялся вытряхивать майки, тапочки, гаечки, бутерброды, бумажки — взмолился.

Чего инженер? Главбух, бывало, идет ручки в брючки. Я ему так и сяк. Улыбается. «Бросьте, — говорит. — Вы ж меня как облупленного знаете».

Знаю-то я тебя знаю, но и ты меня знай!

Кол Колыч обращает строгий взор вдоль дороги. Кривит губы. Грудь, будто мимо воли, выгибается, напоминая ржавый обруч.

— Сам академик передо мной пасовал. Уж я ему показал Кузькину мать. Давненько было, а помню как вчера. Наши все в городе на совещании. Один я на хозяйстве. А тут откуда ни возьмись «Победа». Выходит из «Победы» старичок с бородкой. Шофер на заправку, а он ко мне. Рекомендуется: академик, проездом, любопытно образец своей установки видеть. И, конечно, простите, извините и разное другое интеллигентное сюсюканье. Вообще академика ждали, но не значит, что я должен вот так сразу и расстелиться.

— Допустим, ты,