Алхимия крови и слез - Мэй

Они давно не тренировались вместе. После смерти отца как-то стало не до того.

Эйдарис снял имперские перстни и оставил их на низком резном столике. Взял не меч, а уверенно выбрал саблю. В империи ее считали более «дворянским» оружием, хотя лично Кэлу было плевать, что у него в руках. Он тоже оставил собственное кольцо на столике: считалось хорошим тоном во время тренировочного боя «встать на один уровень» с противником, чтобы значение имело только мастерство.

Кэл тоже подхватил саблю, взвесил в руке… а в следующий момент ему пришлось отбивать быстрые атаки Эйдариса.

Они всегда были примерно равны, и в этом зале провели многие и многие часы. Император не был обязан быть лучшим фехтовальщиком, но вот в клане считалось, если хочешь руководить, должен быть развит и физически.

Что ж, однажды умения уже спасли жизнь Эйдариса, когда Халагард подослал убийц.

Эйдарис скользнул назад и взял со стойки вторую саблю. Кэл удивился: их всегда учили сражаться обеими руками, чтобы у противника не было преимущества, но такой стиль боя не подходил для реальных схваток, и они давно не использовали его даже на тренировках.

Кэл тоже взял второй клинок. Оба брата были правшами, но долго учились держать оружие и левой.

Эйдарис не пытался бить обеими саблями, он последовательно наносил удары, короткие, резкие, так что Кэл был вынужден сосредоточиться на них. Он понял, что брат предпочел скорость, значит, хочет решить дело быстрее, долго они оба в таком темпе не выдержат.

— Мудрость императора простирается до горизонта, над которым сияют звезды.

Голос Эйдариса не заставил Кэла отвлечься, их учили и этому. Но слова удивили: брат цитировал Императорские свитки. Даже Кэл не знал, правда ли раньше они были Драконьими свитками и стали Императорскими, когда клан пришел к власти. Или дед и его советники сами придумали всё это, чтобы упрочнить власть.

Как бы то ни было, слова знали все в Эльрионской империи.

— Сила императора падает с небес подобно охотничьим соколам.

Эйдарис чуть отвлекся, и Кэл воспользовался преимуществом. Нанес несколько атак поочередно обеими руками с разных сторон и на разных уровнях. Брат с трудом, но всё-таки отбил. Отпрыгнул назад, наверняка для секундной передышки, чтобы иметь возможность выдать следующую часть:

— Воля императора покоряет до горизонта и дальше. Воля императора — это соколы и звезды.

Кэл атаковал правой рукой, Эйдарис успел парировать и захватить левой и тут же атаковал второй, выбив клинок Кэла. Тот не успел опомниться, а лезвие сабли уже оказалось у его горла.

— Я победил, — спокойно сказал Эйдарис и опустил оружие. — Надевай перстень и иди работать.

Кольцо с крыльями дракона, знак должности андора, Воли императора, того, кто отвечает за всё военное направление. Тот, кто может повести за собой войска, кому подчиняется армия и стража. Правая рука императора, второй человек в империи — и в клане.

— Я не могу быть твоей Волей, — глухо сказал Кэл. — Только не с проклятием.

— Ты знаешь, я доверяю только тебе.

Кэл знал. Зато он себе не доверял: телу, которое могло подвести в любой момент, поглощенное проклятием. Может, любой из троих детей покойного императора мог схлопотать его, но получил-то Кэл, и ему придется учитывать это. Всю жизнь. Какой бы короткой она ни была.

Пусть проклятие не было смертельным, но кто знает, когда Эйдариса не окажется рядом, он ведь не обязан. Или просто его присутствие перестанет помогать. Кэл всегда об этом помнил. И старался взять от жизни всё: прямо сейчас.

Отец учил Кэла, что он должен защищать брата. Может, считал, что проклятие может проснуться в Эйдарисе, и что тогда делать будущему императору? Зависеть от младшего брата? Если это вообще будет помогать, тогда-то они не знали.

Оказалось, совсем наоборот. Кэл не стал верным защитником, усмиряющим проклятие. Это императору приходится сидеть с младшим братом, пока его тело корёжат изнуряющие судороги.

Кэл никогда не говорил Эйдарису, но однажды подслушал разговор родителей. Ему тогда было десять, проклятие только распустило крылья, и Кэл на всю жизнь запомнил слова отца:

— Это ослабит Эйдариса, когда он станет императором.

— Не глупи, — мягко сказала мать. — Мальчики привязаны друг к другу. Это напомнит Эйдарису о сострадании.

Кэл до сих пор не очень понимал фразу матери, но слабостью становится не хотел. Ни для брата, ни для империи.

Потому что Эйдарис и есть империя. Голова Дракона. А Кэл — всего лишь часть сердца. Или крылья, пока он остается Волей императора, главнокомандующим.

Он знал, многие считали, он завидует брату. Но на самом деле, вовсе нет. Кэл никогда не хотел становиться императором, на него нагоняли тоску все эти бумаги и скучные дела. Он хорошо разбирался в военном деле, и это ему нравилось. Но не больше. К тому же, люди со стороны никак не могли понять, что все они воспитаны кланом. Они никогда не были просто принцами, они всегда оставались частью дракона.

Теперь — еще больше. Каждая часть должна занимать положенное ей место. Но в последнее время Кэл всё чаще задумывался, что вдруг он не сможет быть таким защитником, каким всегда хотел стать, каким видел себя. И он вовсе не плотные кожистые крылья, способные нести Дракона вперед — он всего лишь порванные клочья, которые тянут к земле.

Но решать мог только император, Голова Дракона.

Эйдарис вернул оружие на место и направился к столику с кольцами. Не торопясь нацепил их на пальцы, и Кэл заметил, как брат медлил, будто задерживал дыхание.

— Болит? — спросил Кэл.

— Потянул неудачно.

— Давай помогу.

Эйдарис не стал возражать. Пока Кэл доставал из резного шкафчика банку с мазью, Эйдарис расстегнул мундир и кинул его на стол. Затем стянул через голову и рубаху.

На бледной коже выделялся уродливый шрам, точно под ребрами на левом боку. Кожа вокруг затянувшегося рубца казалась покрасневшей и воспаленной. Кэл рассмотрел ее и покачал головой:

— Я, значит, должен звать, когда приступы, а ты что, не должен следить за шрамом?

— Как раз хотел намазать после встречи с тобой.

— Ерунда! Опять бы протянул до вечера.

— Решил сделать выговор императору? Дай сюда мазь, сам справлюсь.

— Но ты не можешь делать вот так.

Кэл нащупал пальцами несколько точек рядом со шрамом и начал осторожно, но твердо их массировать. Он знал, что это необычная рана, так что иногда она болела — когда менялась погода, или когда действительно неудачно тянулся. Намазать Эйдарис действительно мог и сам, но Кэл знал, как и куда нажать, чтобы утихла боль.

Эйдарис прикрыл глаза, расслабляясь:

— И зачем держим лекарей, если сам всё можешь?

— Ты прекрасно знаешь, мои навыки касаются быстрой помощи в бою, а не настоящего лечения.

Частью особого обучения Кэла как воина были и подобные вещи. Как быстро оказать помощь на поле боя, как не истечь кровью. Точки воздействия им тоже показывали: ничего особенного, но помогает усмирить боль, от раны или головную, чтобы можно было снова сражаться. Эти умения помогали и в мирной жизни, хотя Эйдарис никогда не просил, Кэлу приятно было оказываться полезным. Не только для брата — может, в какой-нибудь другой жизни он бы пошел в целители. Правда, обращаться с оружием ему всё равно нравилось куда больше.

— Приступы стали чаще и сильнее, — сказал Кэл, продолжая массировать точки вокруг шрама и не смотря на Эйдариса. — Ты знаешь это.

— Да. После смерти отца. Думаю, проклятие стало сильнее после исчезновения последнего из предыдущего поколения.

— Вдруг халагардские вороны повторятся? Или еще что в этом духе. А я буду валяться в приступе проклятия.

— Ты не можешь предусмотреть всё.

— Ты хочешь, чтобы я оставался Волей императора. Я должен предусматривать всё.

— Если бы тогда тебя не оказалось рядом, я был бы мертв.

Кэл отвечал в том числе и за безопасность, командир дворцовой стражи назначался непосредственно им. Но в тот день Эйдарис отправился в Хаш-Таладан, обычный визит. Вот только на дороге его подстерегала западня.

Гвардейцы были клановыми и до последнего защищали своего императора и дракона, но они не были магическими убийцами — у Халагарда свои Клинки. Фигуры в коже, темные волосы заплетены во множество тонких косиц, украшенных косточками и перьями. Их называли воронами, за темный