Алхимия крови и слез - Мэй

не имела, как та выглядит. Знала только, что именно от нее сестра знала так много о том, что происходит в Эльрионе. И поделилась знаниями с Деей перед ее отъездом.

— Их мужья выходцы из Аш-Тарака. Они хорошо знали друг друга.

— Поэтому решили познакомиться их жены? Из Мередара и сердца Эльриона. Как любопытно.

Дее показалось, сейчас она сделала большую ошибку, хотя и не сообщала ничего такого, что Кэл не смог бы выяснить сам. Наоборот, скрывать было глупо, он бы еще решил, она делает это намеренно.

Если император предпочитал имперские мундиры из ткани, то принц носил кожу, напоминая скорее о Клинках. Дея не знала, почему так, но подозревала, это как-то относится к его статусу или к тому, что он больше воин — хотя в Эльрионской империи каждый был воином. Даже женщины носили кольца-когти.

У Кэла был перстень со стилизованными драконьими крыльями, знак андора, Воли императора. Сейчас, в светлой комнате, Дея увидела, что и на груди у него тисненые крылья, почти незаметные. Начинаются между ребер и расходятся почти до плеч.

Воля императора — это соколы и звезды.

Сам император — это и мудрость, и сила, и воля. Но стоило считаться и с его андором.

— Уверена, их переписка проверяется и не содержит ничего предосудительного, — сказала Дея.

— Я позабочусь об их переписке.

Кэл порывисто приблизился, так что теперь были видны не только тисненые крылья, но и птичьи когти, которые заменяли пуговицы, и темные перья, составлявшие часть его одежды. Движение было настолько угрожающим, что Дея невольно отшатнулась и уперлась в стол.

Эйдарис был императором, но его она не боялась. А вот его Волю — да. Он казался из тех людей, кто мог сначала сделать, а потом подумать. Свернуть шею, а уж потом сожалеть об этом.

Отшатнулся Кэл внезапно, Дея и сама ощутила будто горячую волну, которая прошла от нее к принцу — хотя сама ничего не делала.

Он не казался раздосадованным, скорее удивленным. Прищурился:

— Ты умеешь колдовать?

— Простые заговоры, как все мередарцы. Чувствую магию. Не более того.

Это было правдой. Дея знала, что в империи у многих магические способности той или иной силы. Императорская семья тоже обладала сильным колдовством. Но в Мередаре всё было не так, может, поэтому оттуда и выходили самые искусные колдуны. Тех, кто обладал силой, еще в пятилетнем возрасте отнимали от матерей и воспитывали в колдовских монастырях.

Дея не принадлежала к их числу.

Но невольно вспомнила о темных духах-дафорах, которых призывал ее собственный брат в напутствие. Дея полагала, это что-то вроде обычного пожелания хорошей дороги, но вдруг заклинания имели реальную силу?

— Хорошо, — ровно сказал Кэл. — Если ты соврала и от тебя будет хоть какая-то угроза империи или императору, я сам тебя убью.

Дея не сомневалась, что он может воплотить угрозу. Без труда.

— Пока что наслаждайся свободой, птичка. И готовься к церемонии гадания, ты приглашена.

Птичкой Дея себя не ощущала. Только если очень маленькой и посаженной в тесную клетку.

Кэл маялся под дверью брата.

Понимал, что это глупо и стоит постучать, раз уж явился, но всё равно никак себя не пересиливал. В конце концов, Эйдарис мог быть занят. Или уже лег спать. Или у него вообще наложница — император не придавал им особого значения, скорее, считал необходимостью и потребностью тела.

Спросить у стражников можно было, но Кэл не хотел казаться в их глазах неуверенным. Проклятие! Если он так и продолжит мяться, скоро весь дворец узнает, как Воля императора топтался у его двери.

Кэл постучал и вошел внутрь, получив разрешение.

После коронации Эйдарис не стал переезжать в покои отца, оставшись в своих комнатах. Неброских, без особых изысков, но достаточно больших и удобных. Шаги Кэла скрадывали ковры, на окне уже светился фонарик для духов предков. Но сам Эйдарис не спал.

Он снял мундир и сидел в штанах и рубахе за столом. Огромную столешницу отполировали вода и соль: когда-то она была частью палубы королевского фрегата, пока тот не списали. Подростком Эйдарис успел провести на нем немало времени и воду любил.

На столе горело несколько фонариков, всё было завалено бумагами, которые Эйдарис и смотрел.

— Можно, — Кэл прочистил горло, — можно я останусь тут на ночь?

Эйдарис приподнял брови и быстро кивнул:

— Конечно.

Такое иногда случалось, когда после сильного приступа, второй повторялся через день или два. Кэл ощущал их приближение, как некоторые чувствуют грозу или что-то плохое. В прошлый раз он уговаривал себя, что ему кажется.

— Я подумал, ты прав, — смущенно сказал Кэл, опуская глаза. — Лучше приду к тебе заранее, чтобы приступ не начался, и завтра я мог бы быть нормальным. Иначе всем только хуже делаю.

Императорская кровать была большой, массивной, с балдахином — правда, Эйдарис его не любил и обычно раскрывал. А у стены стояла удобная кушетка, к которой и направился Кэл. Они уже делали так раньше и не раз: энергия Эйдариса усмиряла приступы, если братья просто были рядом. Если Кэл не упрямился и приходил.

На кушетке лежало свернутое одеяло. Пусть Кэл давно не являлся, и никто не знал, когда проклятие снова даст о себе знать, но Эйдарис хранил это место так, будто брат может прийти в любой момент.

Сейчас хотя бы ночью, это удобно. Хуже, когда Кэл ощущал приближение приступа будучи в седле далеко от дворца или на каком-нибудь долгом приеме.

Он осторожно присел на кушетку и коснулся пальцами одеяла. Он был растроган.

Кэл мог видеть только спину Эйдариса, склонившегося над столом, но знал, что тот услышит его голос:

— Дела подождут до завтра. Ты бы тоже поспал, шалир.

Короткое слово, которое пришло из тех же земель, что их дед. Клановое слово, которое обозначало что-то вроде «братишка» и предназначалось самым близким, не всегда по крови.

Эйдарис был братом. А потом уже всё остальное.

Кэл улегся на кушетку, завернувшись в одеяло, и услышал, как Эйдарис тушит фонарики, чтобы тоже отправиться в постель.

4

Овца лежала на боку и пыталась дергаться, но не очень активно. Идеальное животное, которое отбирали жрецы крови по специальным признакам. Годовалая здоровая овца, глаза которой скрывала плотная повязка. Ее передние ноги были связаны с одной задней.

Храм крови представлял собой довольно мрачное помещение, сплошь в черных цветах и красных бумажных светильниках. Пока они скорее скрадывали нежели показывали, зато отлично подходили к флейтам и барабанам, которые выводили энергичную мелодию. В нее вливался голос певицы крови.

Эйдарис стоял перед алтарем, впереди толпы собравшихся. Император всегда присутствовал при важных церемониях, а сегодняшнее гадание знаменовало собой Долгую ночь — достаточно значительное событие.

Положив руку на морду овцы, жрец крови шептал успокаивающие молитвы. Кэл стоял рядом с ним, зажав в руках нож. Убить животное желательно кому-то из императорской семьи, хотя потом он становился таким же зрителем, как и все остальные, ожидая предсказания жреца.

Лисса всё это терпеть не могла.

Разумеется, она бы никогда в этом не призналась. Ее бы на смех подняли! Как же, императорская дочь, а не находит ничего прекрасного в древних, как эта земля, обычаях. Лисса же считала их неоправданной жестокостью. Впрочем, с ее точки зрения, уж лучше б люди Мараана, где она недолго жила, резали овец и гадали на их кишках, нежели постоянно пытались отравить друг друга и устраивать очередной дворцовый переворот, вырезая предыдущую правящую семью, их слуг и верных людей.

Сегодня даже она пренебрегла легкими одеждами Мараана, облачившись в тяжелое темное платье с вышитыми на рукавах драконами. На плечах и шее покоилось массивное украшение из металла, напоминавшее чешуйки.

Дея стояла рядом в привычном мередарском платье синего цвета со звездами, она во все глаза смотрела на разворачивающуюся церемонию. В ее стране ничего подобного не происходило.

Эйдарис кивнул, и Кэл быстрым движением перерезал овце горло: нож натачивали хорошо, а Кэл знал, что делал. Животное задергало свободной ногой, но от этого кровь из горла хлестала только больше, скапливаясь в специальном углублении и стекая по желобкам алтаря. Жрец продолжал шептать молитвы, надежно придерживая морду овцы.

Кэл положил ритуальный нож и отошел к Эйдарису, став на полшага за ним.

Насколько знала Лисса, оба брата не приходили