Посол эмира - Клыч Мамедович Кулиев

— Мархаба!

Сабахуддин-ахун перевел неодобрительный взгляд с эмира на сипахсалара и обратно, со значением покашлял, но промолчал.

Эмир сел за стол, раскрыл лежавшую перед ним кожаную папку, извлек из нее исписанный лист и, бегло прочитав, обратился к министру иностранных дел — Махмуду Тарзи:

— Попрошу вас, господин министр, огласить это письмо. Мы намерены отправить его в Москву, Ленину.

С Махмудом Тарзи эмира связывали не только деловые отношения. Дочь Тарзи, шахиня Сурейя, была женой Амануллы-хана, а старший его брат — принц Иноятулла был женат на второй дочери Тарзи. Впрочем, не эти семейные узы определяли доброе расположение эмира к своему министру. Все, кому были дороги интересы родины, все, кого тяготила ее злая судьба, любили Махмуда Тарзи и гордились им. Талантливый поэт, острый публицист, он провел многие годы вдали от родины — в Турции, в Сирии. Там получил широкое образование, познакомился с европейской культурой… В последние годы он издавал в Кабуле газету «Сирадж уль-ахбар», где печатались и его собственные стихи, исполненные глубокого смысла и истинной поэзии. В статьях же Тарзи гневно клеймились поработители всех мастей и оттенков, душители свободы…

Аманулла-хан любил своего тестя и не скрывал, что находится под его благотворным влиянием. Они часто встречались, эмир советовался с Махмудом Тарзи по самым сложным вопросам и считался с его мнением.

Сейчас, глядя на тестя доброжелательным, теплым взглядом, Аманулла-хан ждал, когда тот приступит к чтению.

И Махмуд Тарзи встал, раскрыл папку и выразительно, подчеркивая интонациями значение каждого слова, начал:

«Его Величеству Президенту Великого Российского государства.

Король Афганистана эмир Аманулла шлет дружественный привет и совершенное уважение.

С глубокой печалью и горестью сообщаю любезному и высокому другу о скорбной трагедии — убийстве моего отца Его Величества, светоча народа и веры, павшего от руки неизвестного злодея во время путешествия по своей стране.

Также извещаю Вас о своем короновании и вступлении на престол, которое состоялось в Кабуле — столице независимого и свободного Афганистана — 19 джемади-ул-авваля 1337 года хиджры, что соответствует 21 февраля 1919 года христианского летосчисления, и о том, что заявление о единении и дружбе считаю неотложно необходимым во имя объединения, мира и блага человечества.

Хотя Афганистан по духу и природе своей со времени своего возникновения и основания всегда был сторонником свободы и равноправия, однако до сих пор по некоторым причинам он был лишен возможности поддерживать связи и сношения с другими подобными ему государствами и народами.

Так как Вы, Ваше Величество, мой великий и любезный друг — Президент Великого Российского государства, вместе с другими своими товарищами — друзьями человечества взяли на себя почетную и благородную задачу заботиться о мире и благе людей и провозгласили принцип свободы и равноправия стран и народов всего мира, то я счастлив впервые от имени стремящегося к прогрессу афганского народа направить Вам свое настоящее дружественное послание независимого и свободного Афганистана.

Глубоко надеюсь и прошу моего высокого друга принять мое совершенное уважение.

6 раджаб-ул-мураджаба 1337 года хиджры, что соответствует 7 апреля 1919 года христианского летосчисления.

Ваш друг АМАНУЛЛА».

Тарзи закрыл папку и, словно пытаясь понять, какое впечатление произвело письмо, обвел присутствующих взглядом. Все молчали. Кивком головы эмир дал понять визирю, чтобы тот сел, затем, легонько постучав карандашом по столу, сказал:

— Хотелось бы услышать ваше мнение.

Однако никто не отозвался. Похоже было, что письмо эмира настолько удивило людей, что они утратили дар речи.

Признаться, удивлен был и я. Эмир уже рассказывал нам о событиях в России, о том, как много эти события означают и как чутко следует к ним прислушиваться. Слышали мы и о Ленине. Одни говорили, что это человек с большой и мудрой головой, что он — пророк нашего времени; другие же утверждали, что это всего-навсего узурпатор, опирающийся на свой кривой меч…

Так или иначе, но я меньше всего мог ожидать, что мой эмир обратится к Ленину с подобным посланием. Конечно, жизнь иной раз преподносит такие сюрпризы, какие и в голове-то не укладываются. И то, что я сейчас услышал, было, пожалуй, одним из подобных сюрпризов.

Молчание было долгим, тягостным и напряженным. Его и на этот раз нарушил Сабахуддин-ахун. Прокашлявшись, он долго и испытующе глядел на эмира, прежде чем спросить:

— И вот эту бумагу вы собираетесь отправить Лейлину?

— Да, именно так, — твердо ответил эмир.

Ахун тяжело задышал, казалось, он услышал весть, страшнее которой и быть не может, и лишь через несколько секунд воскликнул не своим — каким-то визгливым, скрипучим голосом:

— О аллах! Стало быть, я просто не заметил, что наступил конец света?!

Эмир улыбнулся снисходительно, как улыбаются ребенку.

— Мы хотим обновить и улучшить мир, а вы, ахун, говорите о конце света, — сказал он.

Обычно мучнисто-белое лицо ахуна вдруг побагровело, он задрожал от возмущения, и длинная, чуть не до пояса, борода его тоже мелко затряслась. Он не мог справиться с нахлынувшим на него гневом, нервно кашлял, сглатывал слюну, ерзал в своем кресле, но то ли не сумел говорить, то ли не захотел. В его молчании таилась какая-то холодная ярость.

Эмир был явно недоволен реакцией ахуна на письмо. Он в раздражении бросил на стол карандаш и, глянув на нас, приказал:

— Подайте ахуну пиалу воды.

Но когда я подошел к старику и протянул пиалу, он тыльной стороной ладони отвел ее и, негодующе глядя на эмира, ядовито заметил:

— Допустим, что меня можно успокоить пиалой воды. Но как вы намерены успокоить народ?

Сдерживая внутреннее волнение, эмир хладнокровно ответил:

— Успокаивать народ нам, я надеюсь, не придется, потому что мы хотим именно того, о чем мечтает народ. Мы хотим, чтобы его мечты стали жизнью.

Ахун лишь усмехнулся в ответ.

Напряженную обстановку попытался разрядить генерал Мухаммед Вали-хан. Встав со своего места, он заговорил — по-военному четко, как на плацу перед строем:

— Ваше величество эмир! Я считаю, что письмо следует отправить. Россия — наш сосед. Если сосед не понимает соседа, не поддерживает его, — такая жизнь не к добру. Это — одна сторона вопроса. Вторая: если Россия действительно за нас заступится, англичанам останется лишь отступить. Между тем, наш враг коварен, и мы не должны пренебрегать никакой силой, которая способна помочь нам бороться…

Мой дядя, сидевший рядом с Сабахуддином-ахуном и молчавший все это время, тяжело поднял свой массивный подбородок и, иронически хмыкнув, заметил:

— Интересно, чем это может нам помочь Ленин, если вся его Россия в огне?!

Махмуд Тарзи глянул на Азизуллу-хана, не сумев скрыть осуждения, и поднялся:

— Я отвечу