Две сестры - Жорж Санд

Желая удовлетворить его, я опустила руку в карман и попросила его сыграть что-нибудь веселенькое для моей девочки. Он увидел мое движение, потому что глаза у него большие, с каким-то широким, широким взглядом. Он весело и бойко приосанился, передразнивая деревенского музыканта, и принялся отхватывать на своей скрипке какой-то бешено-веселый танец, от которого Сара пришла в восторг. Глядя на ее грациозные прыжки, он и сам пришел в восторг, точно ребенок, и еще ускорил такт. Я принуждена была остановить его, почти отнять у него смычок из рук, потому что его шальное настроение сообщалось и девочке, которая приходила в сильное нервное возбуждение.

— Довольно, — сказала я, давая ему золотую пятифранковую монету. — Вы славно умеете заставлять плясать, но моей дочери не следует чересчур утомляться. Благодарствуйте и прощайте.

Он взял золотую монету, посмотрел на нее, поднес к губам и опустил в карман. Затем, подняв в воздух свою шляпу, он остался неподвижен, как статуя, провожая меня своими большими, дерзкими и ласковыми глазами, со взглядом не то ястреба, не то голубя.

Встреча эта была поистине престранная и, усевшись с Сарой в лодку, я спрашивала себя, уж не сделала ли я какого-нибудь грубого промаха. Он сыграл свою плясовую с такой шальной игривостью, что трудно было решить, исполнение ли это великого артиста, расшалившегося в веселый час, или же ловкость уличного музыканта. Но фразы моей песенки, которые он повторил перед тем, были как бы перевод, идеализованный великим артистом. А между тем, он принял деньги с явной радостью. В конце концов, быть может, это был действительно талантливый человек, забитый нищетой. Остановившись на этом предположении, я пожалела, что со мной только и было денег, что эта пятифранковая монета.

За обедом отец мой стал расспрашивать Сару о подробностях ее путешествия к Дамам Мааса. Она объявила, что никаких дам не видала, а видела господина, который ей наигрывал песенку, а она танцевала. Рассказ ее вышел довольно сбивчивым, и я должна была пояснить, в чем дело. Ада стала подтрунивать надо мной, уверяя, что я по доброте сердечной впадаю в романтизм и всюду готова видеть приключения, что я принимаю за оперного героя какого-то бродягу, встреча с которым могла бы кончиться и не так благополучно.

Я предоставила ей смеяться надо мной и только радовалась, видя её веселой и бодрой так скоро после родов. Между тем, маленькая Сара подошла к окну и вдруг перебила наш разговор восклицанием:

— А вот опять вода поет; она поет «Стрекозку». Надо открыть окно, я хочу танцевать.

Окно открыли, и мы ничего особенного не увидели, ни на речке, ни на берегу, но до нас донесся звук скрипки, повторявшей мою песенку с вариациями то необыкновенно блестящими и трудными, изобличавшими большое мастерство исполнения, то трогательными и полными какого-то возвышенного чувства.

— Дети мои, — воскликнул отец, — здесь великий артист. Необходимо его отыскать и предложить ему гостеприимство. Кто знает, в какой крайности он находится, если уж решился принять милостыню?

В эту минуту скрипка замолкла, и мы увидели при освещении только что наступивших сумерек лодку, скользившую по реке; в лодке два человека, перевозчик и путешественник. В перевозчике отец тотчас же узнал одного из соседних крестьян и крикнул Жирону, бывшему тут на лужайке, чтобы он окликнул лодку. Затем он сам отправился на берег, чтобы расспросить артиста. Мы видели, как они обменялись поклонами, поговорили с минуту и затем вместе направились к дому.

— Ну, право же, — заметила Ада, — отец еще более ребенок, чем ты. Придет же человеку в голову останавливать на дороге странствующих музыкантов и вводить их к тебе в дом, рискуя напороться на какого-нибудь мошенника.

— Подумай, милая, что ты говоришь, — отвечала я ей. — Думать, что возвышенный ум может соединяться с низкими наклонностями, — да это один из жестоких парадоксов…

— Моего мужа, не так ли? Оставь, пожалуйста, моего мужа в покое; он перебарщивает с подозрительностью точно так же, как отец с доверчивостью.

Наш разговор не мог продолжаться долее, потому что в эту самую минуту отец отворил дверь и, смеясь, воскликнул:

— Дети мои, рекомендую вам ни кого иного, как господина Абеля.

— Кого? — воскликнула Ада, вставая. — Неужто это настоящий Абель?

— Он самый, — отвечал молодой человек, смеясь так же, как и мой отец. — Единственный патентованный и разрешенный правительством…

— Как? Знаменитый Абель, неподражаемый скрипач, идол публики, не знающий счета своим деньгам — и ему-то моя сестра дала пятифранковую монету! Да, тут есть, от чего умереть со смеху.

Одна я не смеялась. Я не знала, как поправить обиду, нанесенную мной человеку, осыпанному подарками всех государей Европы, и про которого говорили, что смычок его приносит ему сто тысяч франков годового дохода.

Молодой маэстро заметил мое замешательство. Он подошел к свету и, показывая мне на мою монетку, которую он, просверлив дырочку с краю, успел надеть на цепочку своих часов, проговорил:

— Я буду её хранить, как драгоценность. Вы не можете её у меня отнять; она моя, вы сами мне её дали. Я заработал её по милости вашей прелестной дочки.

— Но с какой стати вы ею так дорожите? — отвечала я ему. — Я не имела чести вас знать, вы меня тоже не знаете…

— Это правда, но мне показали вашу виллу, сказали вашу фамилию, а так как я знаком с вашим супругом, господином де Ремонвилем, то я знаю, что семейство его достойно всякого уважения и всякого сочувствия.

— Вот госпожа де Ремонвиль, — отвечала я, указывая на сестру, которая отошла к окну, чтобы велеть кормилице унести маленького в комнаты.

Отец мой, со своей стороны, говорил со слугой, и я очутилась на минуту как бы с глазу на глаз с Абелем. Он мельком взглянул на сестру и тотчас же снова остановил свой проницательный и задумчивый взгляд на мне.

— Стало быть, — заговорил он взволнованным голосом, — сочувствие, которое вы сразу внушили мне своим голосом и наружностью, было не пустая игра случая. Так вы ни кто иная, как мисс Оуэн, — единственная, настоящая, как сейчас было говорено про меня?

— Но вы не можете добавить — знаменитая и несравненная. Что же может быть такого интересного в моем скромном мещанском имени?

— Я вам это скажу, — проговорил он поспешно, так как сестра и отец возвращались к нам. — Да, я вам это скажу, но только вам одной.

Я была смущена, сама хорошенько не зная, почему. Я