Ковент-Гарден - Юлия Боднарюк

Анна опустила руку с телефоном, и сразу выключила его. Она знала, что мама перезвонит, будет сокрушаться, жалеть её, снова разрываться между двумя своими дочерьми без всякой надежды когда-нибудь сделать выбор, и хотела избавить её от этого. Решение действительно было её, и было оно сугубо эгоистичным, ибо Анна не представляла, как будет жить, не воспользовавшись шансом спасти Ингу. Особенно теперь, когда Биргстрем со своей стороны выполнил все условия. Хотя Анна всегда догадывалась, что в самопожертвовании больше трусости, чем кажется на первый взгляд.

*      *      *

– Анна, вы хотите пообедать?

Анна давно заметила, что Карл заложил неслабый крюк, и злилась на него за эту непрошенную экскурсию. Она не просила его об этом, а Биргстрем все равно оттягивал начало, словно это ему, а не ей предстояло лечь на операционный стол.

– Кажется, в клинике есть кафе. Незачем задерживаться.

– Я настаиваю. Я ведь должен обеспечивать вас всем необходимым, такая у нас договоренность, разве нет? – но в его голосе звучала не настойчивость, а печаль.

…Едва взглянув в меню, Анна наметанным глазом выбрала из полутора десятков блюд самое дешевое.

– Чем вызван ваш выбор? – глянув в карту, поинтересовался Биргстрем тоном психолога-любителя.

– Я всегда беру что-нибудь из национальной кухни, – легко соврала Анна. Это уже начинало входить в привычку.

– Вы, кажется, говорили, что нигде не были! – легко раскусил её ложь Биргстрем.

Он поднял глаза от меню и чуть кривовато усмехнулся:

– Глупо тратить слишком много на еду, правда?

Психолог явно подавал надежды. Анна прикрыла веки, выражая согласие.

– А на что не глупо?

– Вы прекрасно знаете.

– А вы? На что бы вы тратили в нормальной жизни? Будь ваша сестра здорова?

Она неопределенно дернула плечами.

– Как вы вообще представляете себе нормальную жизнь?

Анна отпила воды из бокала.

– Вы не похожи на стереотипного шведа. Я слышала или читала, что шведы замкнуты в себе и стараются не проявлять явного интереса к другим.

Биргстрем пропустил это мимо ушей.

– Я должен знать, что вас толкает на такую жертву… Я хочу знать, – поправился он.

– Я бы с радостью пожертвовала чем-нибудь другим.

– Но почему именно вы?

Она уже заметила эту манеру Карла – сделать паузу вежливости и продолжить вроде бы оконченный разговор. Анна вскинула голову и ответила с плохо скрываемым раздражением:

– Потому что больше некому, – она уставилась на приборы на столе, посмотрела в сторону кухни, за окно… – Я и так все время чувствую себя виноватой. И я не знаю, за что именно, поэтому ничего не могу с этим поделать. И если сейчас не попробую что-то предпринять, совесть не даст мне покоя до конца моих дней.

– Хотите откупиться от своей совести раз и навсегда? – хмыкнув, хмуро предположил Биргстрем.

– Да. Хочу. А вы?

– У меня уже не получится.

…Официантка убрала тарелки и принесла чай. Вкусная еда всегда, вне зависимости от обстоятельств, хоть немного да улучшала Анне настроение. Чай был тоже хорош, и девушка пила его медленно, стараясь концентрироваться на вкусе, на выдержанном в духе начала двадцатого века интерьере кафе, на том, как сквозь стекло пригревает шею выбравшееся из-за крыш солнце.

– Анна, – (Почему каждую обращенную к ней фразу он начинал с имени?), – знаете, мне очень жаль, что я не знал вас до того… до того как вы сюда приехали.

– Почему?

Биргстрем посмотрел на неё, но ничего не ответил. Анна заметила, что он не притронулся к своей чашке.

– Продолжайте же!

Сама она невольно покосилась на часы над барной стойкой, и Карл проследил её взгляд. По часам выходило, что им пора трогаться, но Биргстрем сидел не шевелясь и глядел уже не на Анну, а по стенам кафе, а потом что-то тихо пробормотал себе под нос по-шведски.

– Что? – переспросила Анна.

– Я говорю – какое же дерьмо иногда происходит, – буркнул он и, с шумом отодвинув стул, поднялся из-за стола.

– До свидания, – сказала Анна официантке. Биргстрем попрощался кивком и пропустил её вперед. Она почувствовала, что он остановился в дверях за её спиной.

– Анна, я хотел вам сказать…

Анна обернулась, встретилась с ним глазами, и то, что он хотел сказать, так и осталось комком воздуха в его горле. Он смотрел на неё так, будто говорил задуманное, и губы его двигались. И было похоже, будто кто-то извне выключил звук.

– …я надеюсь, что для вас все обойдется… без последствий. Без серьезных последствий …

Внезапный дискомфорт охватил Анну. Ей было тяжело смотреть сейчас на Биргстрема, слушать его. Но она знала, что это нужно ему, и слушала, чтобы хоть кому-то их них стало легче.

– Мне очень жаль. И вообще, и… Мне жаль, что это именно вы. Если бы я только знал…

«Если бы…» Что бы тогда изменилось, Карл? Мы с тобой бросили бы тех, кого любим, и сбежали на север, в тундру, туда, где не ловится мобильная сеть? Хотя она тут, возможно, всюду ловится.

Анне захотелось улыбнуться своей фантазии, но губы неожиданно задрожали, и она плотно сжала их. Она тоже любила этот оборот, только говорила иначе – «Если б я была другим человеком», – эта фраза звучала в её непрерывных рассуждениях чаще всего. Слова «если бы» всегда произносятся слишком поздно и являют собой лишь форму прощания с тем, что было безвозвратно упущено.

– Поймите меня… а, впрочем, не нужно!… – тут лицо Биргстрема передернулось, он махнул рукой, в три шага преодолел расстояние до машины и открыл перед ней дверцу.

*      *      *

С этого момента словно началось негласно объявленное время тишины – больше они не сказали друг другу ни слова. Биргстрем хранил безразличное выражение лица и вел машину, как автопилот. Анна отвернулась к окну, и её устремленный вперед неподвижный взгляд скользил по прохожим, фасадам и витринам, и со стороны могло показаться, что на самом деле она ничего не видит и не запоминает. Но нет, зловредная память с садистской дотошностью фиксировала все, готовясь преподнести ей потом целый ворох ненужных воспоминаний, которые еще долго будут мучить по возвращении.

Странно, что как раз о возвращении думать было тяжелей всего. Завтрашний день заслонял его, как и все остальное будущее. Как бы Анна себя не настраивала, она вернется домой уже другой, и там все тоже будет по-другому.

…Пока они обедали, день разгулялся. Небо очистилось от бесцветной пасмурной дымки и оказалось высоким, налитым слегка разбавленной синевой. Десятки незаметных прежде деталей разом открылись глазам Анны – фотографии на первых полосах газет в