Чёрная сабля - Яцек Комуда

Горилка проснулся не для того, чтобы любоваться суровой красотой Бескид. Прислушавшись к дыханию товарищей и убедившись, что Гинтовт крепко спит, он жадно схватил свою сумку. Быстро развязал верёвки и вытащил заветный бурдюк с горилкой.

Окинул взглядом спящих. Ни один мускул не дрогнул на их лицах. Все спали, как невинные младенцы. Ведь во сне даже самый отъявленный негодяй похож на ангела... Или нет? О нет... Только не Бялоскурский. Шляхтич и во сне ухмылялся, словно насмехаясь над всеми – над Гинтовтом, над Горилкой, над старостой Красицким, а может, и над палачом, ожидающим его в Перемышле с острым мечом в руках.

Гинтовт во сне тихонько всхлипнул. Горилка замер, на мгновение ему даже показалось, что он перестал дышать. Затем он осторожно отошёл к деревьям. У костра оставаться было опасно – товарищи могли проснуться, а им вряд ли понравилось бы то, чем он собирался заняться. Опустошать бурдюк следовало в одиночестве. Как обычно. Он откупорил его и сделал большой глоток. Ах! Мир сразу заиграл яркими красками. Кости перестало ломить, голова прояснилась. Он направился вниз, к ручью. Минуя гладкие стволы могучих деревьев, он спустился к воде, петляя между узловатыми, переплетёнными ветвями старых буков. Мертвенный лунный свет выхватывал из темноты их скрюченные, словно когтистые, ветви, а над ручьем клубился легкий туман.

Внезапно в темноте что-то зашуршало. Горилка резко обернулся, прижимая к груди своё самое дорогое сокровище – бесценный бурдюк. Что-то двигалось среди деревьев... Наверное, филин или сова. А может, лиса?

Он сделал ещё несколько больших глотков. Пил, пил, пил, пока краски вокруг не стали ещё ярче, а ночные шорохи – громче.

Горилка подошёл к месту, где ручей тихонько журчал по каменистому дну.

Раздался всплеск. Что-то зашевелилось позади. Зашелестели ветви буков, злых буков, хотя ветра не было. Горилка с беспокойством огляделся.

Что-то было там, под деревьями. Что-то скользило во мраке, неслышное, как призрак, хитрое, как волк, беспощадное, как валашский упырь... Оно пряталось в чаще, в безлистных ветвях старых деревьев, голодное и жаждущее. Волосы на голове Горилки встали дыбом. Он пятился назад в ужасе. Осознавал, что совершил ошибку, удалившись от лагеря, но было поздно. За спиной раздался лязг металла. Горилка съёжился, прижимая к груди драгоценный бурдюк, и медленно обернулся...

– Госпожа! – всхлипнул он, задрожав всем телом. – Г-г-г-г-г-о-с-п-о-ж-а. Я не... Я ничего... Это горилка... Это всё она...

Мрачная фигура не шелохнулась.

– Я не... Нет... – простонал Горилка.

Клубы тумана на мгновение поднялись над ручьём, скрывая луну. В темноте раздался короткий, прерывистый свист стали, а затем долину потряс ужасающий, пронзительный крик Горилки...

Алая, дымящаяся кровь брызнула на камни, смешиваясь с водой ручья...

5. На рассвете

Все вскочили как по команде. Первым – Белоскурский, за ним – Ивашко, а потом – Колтун. Они испуганно вглядывались в ночную темноту. Ивашко выпрямился.

– Горилка!

– Напился, пьяница! – прошипел Колтун. – Я ему покажу...

– Тссс! – прошептал Ивашко. – Стереги пленника.

Он схватил чекан, лежавший возле костра, и бросился к деревьям. Забежал под первый бук и... столкнулся с чем-то мягким, но крепким. Сила удара отбросила его в сторону, он даже упал на колено среди жёлтых листьев. Он даже не успел испугаться...

Это Гинтовт стоял в тени деревьев с обнажённой саблей в правой руке и пистолетом в левой. Молодой шляхтич вглядывался во тьму, прислушиваясь.

– Что происходит?

– Тихо, – прошептал Гинтовт. – Горилка водку забрал. Пошел пить. Я уже знал, чем это кончится.

– Христе помилуй! – Ивашко набожно перекрестился. – Дитко его настиг и задушил... Горе нам! Горе!

– Где Колтун?

– Шляхтича стережёт.

– Бери чекан, хам, – прошипел Гинтовт. – Прикрывай мне тыл. Идём!

Они двинулись во тьму. На небе светлело. Медленно занимался день, лунный свет побледнел, сжался... Они спустились в долину, под ветви вековых буков, а Ивашко снова перекрестился, увидев пугающие, мрачные силуэты деревьев..

Гинтовт шёл смело. Ступил в туман, обошёл камни, торчащие на берегу ручья. Перед ними открылась большая поляна, залитая лунным светом... Они сразу заметили тёмную фигуру в крестьянской свитке. Гинтовт бросился к ней, наклонился и вздрогнул.

Горилка лежал на земле, изрезанный, изрубленный почти на куски. Отрубленная правая рука всё ещё сжимала бурдюк с водкой. Выпученные глаза смотрели прямо в небо, а на губах запеклась рубиновая юшка... Тело было покрыто красной, густеющей кровью.

Ивашко зарыдал, выронил чекан, упал на колени. Гинтовт в ужасе раскрыл рот, задрожал. Он огляделся вокруг, бессмысленно водя саблей в воздухе.

– Уходим! – прошептал он. – Ивашко! – простонал и вытолкнул крестьянина с поляны. – К коням. Уходим!

Они бросились в сторону лагеря. У них было ощущение, что вот-вот что-то вынырнет из тумана и прыгнет им на спину... Ветви хлестали их по лицам, они спотыкались о корни и камни. Задыхаясь, они выскочили из леса, добежали до костра. Гинтовт с облегчением вздохнул, увидев бледного как стена Колтуна и распростёртого на земле Бялоскурского, который, казалось, вовсе не переживал по поводу всего этого.

– Седлать коней! – простонал он. – Быстрее.

Крестьяне бросились к лошадям. Гинтовт вытер пот со лба. А Бялоскурский? Бялоскурский разразился долгим кашлем, сплюнул кровью и злобно усмехнулся.

– Ой-ой-ой, – сказал он. – Кажется, уменьшилась наша компания. Пан Горилка exitus. Какая потеря! А кто же будет следующим?

6. Господа Рытаровские

Уже рассвело, когда они добрались до Чарной, расположенной на пересечении дорог из Хочева и Перемышля. Село, основанное сто лет назад на магдебургском праве, кипело жизнью. Вдоль тракта, куда ни глянь, тянулись большие крестьянские избы из тесаных бревен, скрепленных на углах в ласточкин хвост. Это были просторные и ухоженные дома под высокими желтыми соломенными крышами, побеленные или разрисованные коричнево-белыми или черно-белыми полосами. Дворы были обнесены заборами с подсолнухами, некоторые дома щеголяли навесами и даже крылечками, напоминая шляхетские усадьбы. Тут и там возвышались длинные шесты с колесами на верхушках – аистиными гнездами. Четыре деревянные ветряные мельницы и одна голландская, дающая муку белую как снег, мололи зерно на лугу перед селом. В двух кузницах ковали сталь и железо, в сукновальне чесали шерсть, а в корчмах с утра лилось пиво и мед. В селе также было полно еврейских лавок. Над