Как путешествовать с коровой - Ким Тоён

бы о чем-то. Пока она ходила к родственникам в поминальный зал, я вышел на улицу. Как я и предполагал, заморосил дождь. Я закурил и направился к корове. Хорошо, что я не спросил о том, как он умер. Хотел спросить, но не спросил. Она позвала меня сюда, поэтому у меня было такое право. Своим молчанием я хотел показать, что меня не интересуют их дела, что я давно забыл их обоих и теперь свободен. Мне будто хотелось доказать, что черная корова стала белой.

– С тобой все хорошо?

Корова, лежавшая к дверям кузова задом, обернулась на мой голос. Коровы не могут лежать, как люди. Не могут лежать на боку. И не могут спать стоя, как лошадь. Они могут спать, только подогнув передние и задние ноги. Я прислонился к двери кузова и погладил корову по крупу. Я был очень благодарен ей за то, что она не жалуется и приспосабливается к обстоятельствам. Мне даже захотелось принести корове еды из столовой, однако ей вряд ли бы подошла человеческая еда.

– Думаю, мы должны остаться на ночь. Представляешь, я – единственный гость!

Корова закрутила попой, собираясь встать. Я двумя руками нажал на круп, но не смог ее остановить. Грузовик пошатнулся.

– Зачем ты встала? Нам скоро в дорогу, поспи еще.

Я снова накрыл кузов тентом и вернулся в поминальный зал. Корова долго и протяжно мычала мне вслед. Звуки животных или птиц мы в Корее описываем словом «плакать». Странно, но, если подумать, то в этом их «плаче» выражается все: и радость, и грусть, и любовь, и веселье. Однако я знал точно: этой дождливой ночью мычание коровы означало одно: «Не ходи к ней!»

– Опять бегал на свидание к корове? Что, так не терпелось?

Если бы ни траурные одежды, то и не скажешь, что перед тобой женщина, которая только что попрощалась с мужем. Не то чтобы я этого не ожидал – мне эта женщина всегда казалась актрисой театра абсурда, что выставляет все происходящее шуткой, тем самым тщательно скрывая свое истинное лицо. Именно поэтому я никак не мог уехать. Если бы она плакала, то я бы подумал: «Это тебе за то, что ты меня бросила» и спокойненько ушел. Проглотив содержимое рюмки, я старался понять, что кроется в ее словах, но пока мне удалось понять только то, что она осталась такой же прекрасной, какой была семь лет назад. Мне вспомнилось предостерегающее мычание коровы, однако рядом с этой женщиной мои чресла твердели, словно камень.

– Ты меня ненавидишь?

– Все в прошлом.

– Прости. Мне нужен был кто-то, кто смог бы остаться со мной на ночь в поминальном зале.

Я подумал о том, как упавшие на землю лепестки магнолии постепенно теряют свой ослепительно-белый цвет и желтеют. Сначала она передала мне приглашение на свадьбу, потом пропала на семь лет и теперь вот снова пригласила – но уже на похороны. Я нащупывал время и расстояние между этими двумя событиями, тщательно пытаясь вспомнить себя в том времени и пространстве. Пожалуй, чтобы сохранить спокойствие, нужно выпить еще. Только так, мне казалось, я смогу относиться ко всему равнодушно и выброшу любые переживания из сердца, словно мусор.

– При виде меня ты до сих пор первым делом вспоминаешь три родинки у меня на ягодице?

– Пожалуй…

– Я подумывала их удалить, но что-то подсказало их оставить. Видишь, как хорошо? Моему мужу они не нравились. Хочешь, я покажу их тебе?

– Корова приревнует.

– Коровы тоже ревнуют? Тогда скажи, что у тебя новая любовница. Они тоже не моногамны, с чего бы тогда ревновать?

– Ревности обычно все равно. И вообще, стоит ли вести такие разговоры на похоронах?

Оглядевшись по сторонам, она взяла сигарету и закурила. Цветок магнолии начал покрываться черной смолой. Сигаретный дым плыл через стол ко мне. Она бросила взгляд на спящих в неудобных позах людей в углу и, понизив голос, сказала:

– Пусть я и в таком положении, но сейчас ты тоже этого хочешь. А еще… мне очень холодно. Хочу найти теплое местечко и побыть там хотя бы часок.

Под крупными каплями дождя чернел асфальт. В блестящей в свете фонаря дождевой воде я все видел усмехающийся взгляд друга. Понятия не имею, где морг, в котором находится тело. Я стоял под козырьком поминального зала и цедил растворимый кофе. Потоки воды уносили опавшие лепестки вишни прочь. В грузовике лежал зонтик, но я решил его не доставать. Не знаю, почему, но мне не хотелось лишний раз встречаться с коровой. Естественно, я не мог взять животное с собой. Та женщина поднялась ко мне по лестнице, держа в руках черную сумку.

– Иди сначала ты. Я догоню.

Я зашагал под дождем. Когда болеешь, везде мерещатся то больницы, то аптеки, когда голоден, повсюду видишь рестораны. Здесь то же самое – захваченный в плен вожделения, я не видел в темноте ничего, кроме неоновых вывесок второсортных гостиниц и мотелей. Впервые я осознал, что вокруг больницы заведений подобного рода не меньше, чем аптек и закусочных. Я оглянулся и увидел, что она идет за мной под зонтом. Силуэт ее напоминал мне магнолию.

В следующую секунду предрассветную тишину неожиданно нарушил протяжный звук. Я надеялся, что мне послышалось, но нет: это было мычание коровы. Грустное до боли в груди.

– Мне нужно ее успокоить. Иди, я догоню.

– Вы будто и правда в отношениях! Кажется, корова ревнует, что ты встретился с бывшей возлюбленной и направляешься с ней в отель. Пойдем вместе. Мне вдруг стало интересно на нее посмотреть.

Корова мычала без умолку, словно потеряла теленка. Грузовик качался от ее мычания. Уходя, я положил корове соломы и корма, однако она к ним даже не притронулась. Наверное, ей приснился кошмар и она проснулась… Да нет, разве коровы видят сны?! Не знаю. Наверное, ей стало неудобно стоять мордой к кабине… Я с трудом развернул корову, но она по-прежнему стонала. Казалось, она замолчит только после того, как перебудит всю больницу и поминальный зал. Может, заболела? Хотя с чего бы ей болеть? Перед сном она ничего, кроме соломы и корма, не ела. Я попеременно чесал ей то лоб, то живот, но все без толку. Хотелось позвонить отцу за советом, однако я находился не в том положении. Не может же корова вести себя так потому, что знает, что я пошел в мотель с той женщиной? Я взял тугие вожжи и вышел из грузовика. Оставался один только способ: хорошенько ее выпороть.

– Ты больно бьешь!