Как путешествовать с коровой - Ким Тоён

– Молодой человек, почем порция?

Я несколько раз повторил, что варю корову не на продажу, но люди отказывались мне верить. Во взглядах их читалось: «Я непременно должен съесть хотя бы миску бульона!» Чтобы разогнать зевак, я положил в печь влажные дрова – надеялся, что острый дым будет щипать зевакам глаза, но толку не было. Наоборот, людей становилось все больше. Корова в котле поднимала вверх то одну, то другую ногу и громко мычала. Я варил ее, не привязывая, поэтому если бы она захотела, то запросто бы сбежала, но почему-то она не сбегала. Словно прочитав мои мысли, животное промычало, захлебываясь слюнями, соплями и слезами:

– Это ты сбегаешь, как трус.

Что это за чушь? «Сбегаю?»

– Нет, я не сбегаю. Я просто решил воспользоваться перерывом в работе и отправиться путешествовать. Ты же и сама знаешь.

– Это просто предлог. Ну да ладно, лучше скажи, что ты будешь делать, сварив меня?

– Я думаю разложить твою тушу по нескольким пакетам. Будешь мобильным суповым набором.

– Господи, ты совсем спятил?! Ты что, считаешь, что живая корова и говядина – одно и то же?

Я кивнул, радуясь тому, что отомстил – впервые за долгое время. Мне не понравились слова коровы о том, что я сбегаю, как трус, но я ничего не стал говорить. Только перевернул дрова кочергой и подбросил новых в печь.

5

– Я долго думала, звонить тебе или нет, но в итоге решилась!

– Он умер? Как?

В этот погожий весенний день, когда все вокруг распускается после суровой зимы, новость о смерти друга застала меня врасплох, отняла все силы. Еле передвигая дрожащие ноги, я вышел из кабины банкомата, который находился в банке неподалеку от рынка. Даже не помню, перевел ли деньги на счет отца… Конечно, людям не дано избежать смерти или болезней, но я так и не научился с этим справляться. В первый раз труднее всего. Хотел бы я никогда не слышать о кончине тех, кто меня окружает. Если раньше меня настигали новости о свадьбах, то теперь – лишь новости о смертях.

Возвращаясь в темноте по той же дороге, по которой ехал на рассвете, я задумался о том, как это решение повлияет на мое будущее. Кажется, будто я несу на плечах сразу три тяжкие ноши. Я не могу выбрать одну из них, поэтому они сражаются за первенство в моем сердце. И пусть вокруг распускаются цветы, однако весенний день, в котором я заточен, несет только грусть. Если я не приведу в порядок мысли, то наверняка попаду в аварию. Я остановил грузовик на обочине перевала, где, возможно, прятался разведчик движущихся на восток цветов.

Мчащиеся по скоростной дороге машины длинной лентой фар входили в горный тоннель и выходили из него. Окутанная мраком черная гора будто проглатывала и выплевывала огонь. Вот он, новый проезд через большие и маленькие горы провинции Канвондо, о котором раньше нельзя было и мечтать. Прежде путь из города Каннын до Сеула составлял семьсот ли. Если считать, что в сутки здоровый человек проходит двести ли, то пешком дорога занимала три-четыре дня. На паланкине или вместе с женщинами нужно было закладывать все семь. Теперь все изменилось – на автомобиле это расстояние преодолевается за три часа. А все благодаря мостам, соединяющим хребты, и горным тоннелям. Я курил сигарету, из-за чего хотелось пить, и смотрел на движущиеся по скоростной дороге машины. Ни машины, которая, съехав со скоростной дороги, направилась бы ко мне на гору, ни развилки, с которой можно было бы выехать… Словно отвечая на мой вздох, корова протяжно промычала. Мне показалось, что она просит поскорее вернуться домой, и я ничего не ответил. Я не смог продать корову на рынке в Хвенсоне – а может, я не продал ее просто потому, что перевел отцу четыре миллиона восемьсот тысяч вон из своего кармана. Я перевел отцу на восемьсот тысяч вон больше рыночной цены, поэтому теперь эта скотинка стала моей. Теперь все зависит от того, куда я направлюсь, но, кажется, корова этого еще не поняла. Поначалу я радовался тому, что стал владельцем коровы весом около пятисот килограмм, но потом загрустил. А все из-за новости о смерти друга. Из-за печального голоса той, которая сообщила мне о случившемся. Корова снова протяжно замычала, нарушая воцарившуюся на перевале тишину. Я протяжно загудел клаксоном.

– Наверное, мне не стоило звонить…

– Нет, спасибо, что позвонила. Ты на похоронах?

– Да. Многое случилось за это время… А что за звук я сейчас услышала?

– Мычание коровы.

Первые слова после семилетнего молчания оказались известием о смерти друга – словно обухом по голове. Она молчала семь лет, а теперь позвонила – чтобы сообщить о таком? Разве можно решить этими словами события семилетней давности? Вся суета – ради того, чтобы прожить с ним жалкие семь лет? Миновав перевал, я вдавил педаль газа в пол, стараясь выйти за рамки света фар, вдавил педаль до упора, сигналил, но все без толку. Граница света не увеличивалась и не уменьшалась, но вырваться за этот круг было нельзя. Как и перепрыгнуть на другой. Сердце погружается в пустоту. Мне казалось, что за последние сутки я потяжелел и едва ли преодолею перевал – а ведь там нет ни одной ночлежки.

– Ты что, приедешь с коровой?

– Да, придется. Сейчас у меня нет выбора.

– Не то чтобы это было запрещено, но я надеюсь, что ты не зайдешь с ней в поминальный зал.

– А может, рискнуть?

– Предлагаешь мне кланяться корове?

– Ты же вдова, тебе полагается принимать соболезнования.

Этот разговор был достаточно смешным и любой бы, услышав его, посмеялся, но мы разговаривали таким тоном, будто наглотались песчаной пыли – отстраненно и безразлично. Я ехал на трясущемся грузовике по извилистой дороге. Сколько ни думаю, никак не могу понять, почему она решила позвонить мне спустя семь лет.

– Мне кажется, ты почти не изменился.

– Я сильно изменился.

Я остановил грузовик на обочине и долго глядел на тусклый фонарь, который горел у подножия горы. Корова словно инстинктивно поняла, что мы приблизились к дому, и замычала. Казалось, будто она просит меня вернуться домой. Будто убеждает не ехать на похороны – мол, если я миную горный хребет Тэгвальлен и поеду в Каннын, то все станет еще запутаннее. Будто говорит, что, скорее всего, я всю ночь буду слушать жалобы женщины в траурной одежде и усну пьяным. А потом строго промычала: неужто