Штамм Закат - Чак Хоган

Даже если человек сознает, что творимое им — полное безумие, от этого не становится легче: безумие таковым и остается. А то, что сотворил Сетракян, было более чем безумием: он вырезал из груди своей жены пораженное сердце и законсервировал этот чумной орган — по-прежнему пульсирующий, движимый голодной страстью кровяного червя — в банке, предназначенной для засолки огурцов.

«Сама жизнь — это безумие, — подумал Сетракян, когда с кровавой резней было покончено и он смог бросить последний взгляд на комнату, в которой вершил свое страшное дело. — И любовь — тоже».

Проведя наедине с сердцем покойной жены последние секунды, Сетракян тихо произнес одну фразу — Фет едва услышал ее, а услышав, не понял: «Прости меня, любимейшая моя», — после чего принялся за работу.

Он рассек сердце не серебряным лезвием, что было бы губительно для червя, а ножом из нержавеющей стали. Сетракян снял слой ткани, потом еще один, и еще… Червь не появлялся. Тогда Сетракян поднес сердце к одной из ультрафиолетовых ламп, расставленных по периметру стола, — только после этого капиллярный червь вырвался, скорее даже выстрелил из рассеченного органа. Розоватый, довольно крупный — толще, чем прядь волос, — веретенообразный, прыткий, он первым делом устремился к скрюченным пальцам, державшим черенок ножа. Однако.

) Сетракян давно был готов к этому. Червь не достиг цели, шлепнулся на стол и, извиваясь, пополз к его центру. Сетракян полоснул червя ножом, чисто разделив на две половинки, а Фет поймал эти половинки, прикрыв каждую по отдельности большим питьевым стаканом.

Черви тут же начали регенерироваться, одновременно исследуя прозрачные границы их новых клеток.

Покончив с этой операцией, Сетракян приступил к подготовке эксперимента. Фет уселся поодаль на стул и стал наблюдать, как черви, гонимые кровяным голодом, бьются о стекло внутри стаканов. Василий помнил о предупреждении, высказанном Сетракяном Эфу, когда речь зашла об уничтожении Келли:

«Освобождая любимого вами человека, вы… вы сами.

|в какой-то степени становитесь обращенным. Вы восстаете против всего человеческого, что в вас есть. Это деяние изменяет человека навсегда».

Василий помнил и слова Норы, прозвучавшие тогда, — о том, что подлинная жертва нынешней чумы — это любовь, и она же — причина нашего окончательного краха: «Немертвые приходят за своими любимыми. Любовь человеческая извращается: она становится чисто вампир-

ской потребностью».

— Почему они не убили вас в тех подземных коридо-рах? — спросил Фет. — Раз это была ловушка?

Сетракян оторвал взгляд от хитроумного устройства, над которым трудился, и посмотрел на Фета.

— Поверите или нет, но уже тогда они боялись меня. Был все еще во цвете лет, полон жизни, силен. Вампиры и впрямь садисты, но вам следует помнить, что их численность тогда была совсем невелика. Самосохранение пред-тавляло для вампиров задачу первостепенной важности. Необузданная экспансия их вида была фактически табуирована. И все же они очень домогались уязвить меня. И уязвили-таки…

— Они до сих пор боятся вас, — сказал Фет.

— Не меня. Их пугает только то, что я воплощаю. То, что я знаю. Да и, по правде говоря, каким образом один старик может справиться с целой ордой вампиров?

Фет не проникся смиренностью Сетракяна, ни на секунду не поверил в это самоуничижение.

— Я думаю, — продолжил старый профессор, — тот факт, что мы не сдаемся, сама идея, что человеческий дух остается не сломленным перед лицом абсолютного зла, сильно озадачивают их. Они надменны и высокомерны. Само их происхождение — если таковое подтвердится — свидетельствует об этом.

— И каково же в таком случае их происхождение?

— Едва мы заполучим книгу… как только я буду полностью уверен… я расскажу вам об этом.

Звук радиоприемника начал слабеть, и первой мыслью Фета было, что все дело в его поврежденном ухе. Он встал и покрутил рукоятку походной динамо-машины, чтобы восстановить питание, — приемник продолжил работу. Человеческие голоса почти исчезли из эфира — их вытеснили мощные помехи и возникающие время от времени пронзительные завывания высоких тонов. Однако некое коммерческое спортивное радио каким-то образом сохранило свои вещательные возможности, и, хотя все дикторские таланты явно покинули станцию, а может, не только станцию, но и этот мир, один продюсер все же остался. Именно он сидел у микрофона и, поменяв формат вещания — станция перешла с обычной спортивной болтовни «Янкиз-Метс-Джайентс-Джетс-Рейнджерс-Никс»{31} на новостной режим, — передавал сообщения, выуженные из Интернета или почерпнутые из случайных звонков слушателей.

— …национальный вебсайт ФБР сообщает, что после инцидента в Бруклине федеральная полиция арестовала доктора Эфраима Гудуэдера. Речь идет о беглом бывшем служащем ЦКПЗ, который выложил в Интернет то самое первое видео — помните? Там еще был парень в сарае, посаженный на цепь, как собака. Помните? Тогда все эти демонические дела казались чистой истерикой или же просто сильно на думанными. Да, хорошие были времена. Как бы то ни было, вебсайт сообщает, что его арестовали по обвинению… что-что?.. в покушении на убийство? Боже правый! Только мы подумали, что могли бы получить какие-то реальные ответы… Я хочу сказать: ведь этот парень, если память мне не изменяет, с самого начала находился буквально в центре событий. Правильно? Он первым вошел в тот самолет, рейс семьсот пятьдесят три. И его разыскивали в связи с убийством человека, который тоже входил в ту первую группу реагирования, человека, работавшего на Гудуэдера, кажется, его звали Джим Кент. В общем, ясно: вокруг этого парня что-то происходит. Вот вам мое мнение: я думаю, они хотят заосвальдировать его, если вы понимаете, о чем я. Поступить с ним так же, как когда-то поступили с Ли Харви Освальдом{32}. Две пули в живот, и парень умолкает навсегда. Вот вам еще один кусочек этой гигантской головоломки, которую, как мне кажется, никто не в состоянии сложить в цельную картину. Если у кого-либо из вас, там, в мире, есть какие-нибудь мысли на этот счет, какие-нибудь идеи или теории, и если ваш телефон все еще работает, — быстро звоните сюда, по горячей спортивной линии… Сетракян сидел с закрытыми глазами.

— Покушение на убийство? — повторил Фет услышанное.

— Палмер, — сказал Сетракян.

— Палмер! — воскликнул Фет. — Вы полагаете, это обвинение — не фальшивка? — Его шок быстро прошел, сменившись восторженной оценкой услышанного. — Взять и пристрелить Палмера. Боже Иисусе! Ай да старина доктор! Как же я об этом не подумал?

— Я очень рад, что вы не подумали.

Фет запустил пальцы в свою шевелюру и потряс голову, словно бы заставляя себя окончательно проснуться.

— Значит, вас было двое, ага?

Он отступил на несколько шагов и выглянул через полуоткрытую дверь мастерской, чтобы проверить, все ли в порядке с главным входом. Сквозь фасадные окна было видно, что уже опускаются сумерки.

— То есть вы знали об этом?

— Я подозревал.

— И вы не захотели остановить его?

— Я смог понять: его невозможно остановить. Иногда человек должен действовать, не сдерживая свои порывы. Поймите, он медик, ученый, застигнутый пандемией, источник которой нахально перечеркивает все то, что он, как ему думалось, знал. Прибавьте к этому личные неурядицы, связанные с его женой. Он выбрал курс, который, на его взгляд, был совершенно правильный.

— Смелый шаг. Имело бы это хоть какой-нибудь смысл? Если бы он преуспел?

— О, думаю, что да. — Сетракян продолжил возиться со своей конструкцией.

Фет улыбнулся.

— Вот уж не думал, что у него хватит пороху на такое.

— Уверен, что он и сам так не думал.

Вдруг Фета царапнула мысль, будто он увидел, как перед фасадным окном скользнула какая-то тень. Василий стоял вполоборота к окну и уловил движение лишь периферийным зрением. Ему померещилось, что существо, прошедшее за окном, было очень большим.

— Думаю, у нас посетитель, — сказал Фет, спешно направляясь к задней двери.

Сетракян встал, быстро дотянулся до своей трости с волчьей головой, крутанул набалдашник и обнажил с десяток сантиметров серебра.

— Стойте на месте, — произнес Фет. — И будьте наготове. Схватив заряженный гвоздезабивной пистолет и меч,

Василий выскользнул через заднюю дверь. Больше всего он опасался, что к ним явился Владыка.

Как только Фет прикрыл за собой дверь, он тут же увидел на обочине дорожки, огибавшей дом, крупного мужчину. Густобрового неуклюжего мужчину лет шестидесяти с лишним, ростом никак не меньше Фета. Пришелец стоял в странной позе: полуприсев — видимо, щадил больную ногу, — и выставив вперед руки с открытыми ладонями. Создавалось впечатление, что он принял стойку рестлера.