Штамм Закат - Чак Хоган

Палмер нахмурился, явно разочарованный услышанным.

— Должен признаться, мне больше хотелось бы, чтобы здесь оказался он, а не вы. Во всяком случае, кто-то, кто мог бы должным образом оценить то, что я сделал. Масштаб того, чего мне удалось достичь. Кто-то, кто понял бы величие моих деяний, пусть даже осуждая их. — Палмер подал сигнал господину Фицуильяму. — Сетракян не тот человек, за которого вы его принимаете, — добавил он.

— Разве? — удивился Эф. — И за кого же я его принимаю? Господин Фицуильям приблизился к столу, везя за собой какой-то большой медицинский аппарат на колесиках — машину, предназначение которой Эф не мог определить.

— Вы видите в нем доброго старичка, — сказал Палмер. — Белого волшебника. Скромного гения.

Эф промолчал. Господин Фицуильям аккуратно задрал рубашку Палмера, обнажив два клапана, вживленных сбоку впалого живота. Кожа магната была сплошь иссечена шрамами. Господин Фицуильям прикрепил к клапанам две трубки, идущие от аппарата, плотно заклеил места соединения и включил машину. Это явно было какое-то питающее устройство, нечто вроде кормушки.

— В сущности, он большой болван. Мастер вопиющих ошибок. Мясник, палач, психопат. Запятнавший себя ученый. Короче, неудачник — во всех отношениях.

Слова Палмера вызвали улыбку на губах Эфа.

— Если бы он был таким уж неудачником, вы сейчас не рассуждали бы о нем. И не мечтали бы, чтобы он оказался на моем месте.

Палмер сонно моргнул несколько раз. Он снова поднял руку — сразу же в дальнем конце зала открылась дверь, и там появилась какая-то фигура. Эф внутренне сжался. Что еще приготовил для него Палмер? Если у этого заморыша какие-нибудь особые представления о мести… Но нет. Фигура оказалась все тем же слугой. На этот раз он нес небольшой поднос, держа его на кончиках пальцев.

Слуга величаво подплыл к Эфу и поставил перед ним какой-то коктейль; в янтарной жидкости плавали кубики льда.

— Мне говорили, вы из тех, кто получает удовольствие от крепких напитков.

Эф долго смотрел на питье, затем перевел взор на Палмера.

— Как это понимать?

— Это «Манхэттен»{34}, — сказал Палмер. — Кажется, вполне подходит к случаю…

— Я не про питье, черт побери! Почему я здесь?

— Вы мой гость. Я пригласил вас на обед. Последний обед. Не для вас — для меня. — Кивком головы Палмер указал на машину-кормушку.

Слуга вернулся с блюдом, накрытым куполообразной крышкой из нержавеющей стали. Поставив блюдо перед Эфом, он снял крышку. Глазированная угольная рыба, молодая картошка, рагу из овощей с грибами по-восточному — все горячее, исходящее паром.

Эф не пошевелился — лишь тупо уставился в блюдо.

— Ну же, доктор Гудуэдер. Вы ведь много дней не видели такой пищи. И не беспокойтесь о том, что с ней якобы «поработали» — подмешали там яду или наркотиков. Если бы я захотел, чтобы вы были мертвы, господин Фицуильям, присутствующий здесь, позаботился бы об этом очень споро и сам насладился бы вашим обедом.

Однако Эф на самом деле смотрел вовсе не на еду, а на разложенные перед ним столовые приборы.

Он схватил нож из серебра высшей пробы и поднял его так, чтобы на нем заиграл свет.

— Да, это серебро, — подтвердил Палмер. — Сегодня вечером — никаких вампиров.

Эф взял вилку и, не отрывая взора от Палмера, принялся за рыбу. Он старался не производить при этом шума, но его наручники все равно тихонько позвякивали. Палмер тоже не сводил с него глаз. Вот Эф отделил кусочек, поднес его ко рту, прожевал. Сочная рыба просто взорвалась на его сухом языке нежнейшим вкусом, а желудок заурчал от предвкушения.

— Уже несколько десятилетий я не принимаю пишу в рот, — сказал Палмер. — Приходя в себя после многочисленных хирургических операций, я раз за разом отучивался от поедания пищи. В сущности, потерять вкус к еде, оказывается, удивительно легкое дело.

Он замолчал, наблюдая, как Эф пережевывает и глотает пищу.

— Когда смотришь со стороны, то спустя какое-то время простой акт поедания пищи обретает совсем уже звериные черты. По сути, становится не более чем гротеском. Все равно что смотреть на кошку, пожирающую мертвую птичку. Пищеварительный тракт «рот-глотка-желудок» — это такой грубый путь к насыщению… Такой примитивный…

— Мы все для вас — просто животные, правда? — сказал Эф.

— «Потребители» — вот более приемлемый термин. Но в принципе, конечно, животные. Мы, сверхкласс, давно взяли в свои руки базисные человеческие устремления и, эксплуатируя их, сами продвинулись далеко вперед. Мы обратили в деньги человеческое потребление, мы долго манипулировали моралью и законами, управляя массами посредством страха или ненависти, и в процессе этого сумели создать систему богатства и вознаграждений, которая позволила сконцентрировать огромные ресурсы, большую часть мировых сокровищ в руках немногих избранных. Полагаю, что на протяжении двух тысячелетий эта система работала вполне прилично. Однако все хорошее рано или поздно заканчивается. На примере последнего краха фондового рынка вы могли видеть, как мы сами довели все дело до этой неизбежной, но казавшейся невозможной катастрофы. Деньги, выращенные на деньгах, которые в свою очередь тоже были выращены на деньгах… Остается только один выбор. Либо полный и окончательный коллапс, что, разумеется, никого не привлекает, либо самые богатые жмут на педаль газа до упора и приходят к финишу первыми, то есть забирают все. И вот мы там, где мы есть.

— Это вы привезли сюда Владыку, — сказал Эф. — Вы устроили так, чтобы он был на том самолете.

— Да, действительно так. Но послушайте, доктор, последние десять лет я был столь поглощен режиссированием этого представления, что рассказывать вам о нем во всех подробностях было бы, честно говоря, напрасной тратой моих последних часов. Если вы, конечно, не возражаете.

— Вы распродаете род человеческий, чтобы получить вечную жизнь в качестве вампира?

Палмер сложил руки словно бы в молитвенном жесте, но на самом деле он всего лишь потер ладони, чтобы немного их согреть.

— Вам известно, что этот самый остров, на котором мы с вами находимся, когда-то давал приют такому же количеству видов животных и растений, какое ныне насчитывается в Йеллоустонском национальном парке?

— Нет, не известно. И что же получается? Мы, люди, допрыгались и теперь должны получить по заслугам, так вас следует понимать?

Палмер тихо рассмеялся.

— Нет-нет. Дело вовсе не в этом, нет. То, что вы говорите, звучит слишком уж моралистически. Любой доминантный вид опустошил бы эту землю с равным, если не с большим энтузиазмом. Я хочу лишь сказать, что земле нет до этого никакого дела. И небу до этого нет никакого дела. И планете нет никакого дела. Вся система структурирована таким образом, что за долгим и нудным распадом с неизбежностью следует возрождение. Почему вы так цепляетесь за свое драгоценное человечество? Вы ведь чувствуете уже, что оно ускользает от вас, прямо в эти минуты. Вы разваливаетесь буквально на глазах. Неужели это ощущение настолько болезненно?

Эф вспомнил — теперь он почувствовал от этого острый укол стыда — ту апатию, которая охватила его после ареста, когда он сидел в опросной комнате резиденции ФБР. Он с отвращением посмотрел на предложенный ему коктейль — Палмер все еще ожидал, что Эф выпьет его.

— Самым разумным ходом с вашей стороны было бы заключить сделку, — продолжил Палмер.

— Мне нечего предложить, — сказал Эф. Палмер помолчал, размышляя над услышанным.

— Именно поэтому вы продолжаете сопротивляться?

— Отчасти да. Почему это все веселье должно достаться лишь таким, как вы?

Палмер резко убрал руки на подлокотники кресла — с такой решительностью, словно у него только сейчас открылись глаза.

— Это все мифы, да? — спросил он. — Кино, книги, легенды… Они просто впечатались в сознание, укоренились в памяти. Те развлечения, что мы вам продавали… подразумевалось, что они должны успокаивать вас, примирять с действительностью. Все было задумано так, чтобы вы оставались в повиновении, но продолжали мечтать. Желать нового. Надеяться. Жаждать большего. Все, что угодно, лишь бы вы поменьше чувствовали себя животными, лишь бы вы отвлекли свое внимание от этого ощущения и обратили бы его на вымыслы, рассказывающие вам о существовании, наполненном куда как большим смыслом… о высшем предназначении. — Палмер опять улыбнулся. — О чем-то, что лежит за пределами привычного цикла «рождение — воспроизводство — смерть». Эф указал на Палмера своей вилкой.

— Но разве не этим вы сейчас озабочены? Вы полагаете, что скоро выйдете за пределы смерти. Вы верите в те же самые вымыслы.

— Я? Жертва того же великого мифа? — Палмер задумался об этой точке зрения, но быстро отбросил ее. — Я сотворил себе новую судьбу. Я отрекаюсь от смерти во имя избавления. Мое видение таково: то человечество, о котором у вас так болит душа, уже подчинено и полностью запрограммировано на порабощение.