Пламенеющие храмы - Александр Николаевич Маханько

плащ и устроился на кушетке. Ноги уже не гудели и вполне себе могли двигаться. Но двигаться совершенно не хотелось, так

же, как и думать о чём-то. Хотелось поскорее согреться. «Зачем же он приходил? Что я ему наговорил? И прав ли я был в своих словах? А в своём убеждении? Может, действительно отказаться от всего и умолить его о снисхождении? «Меньшие братья» не могут не прислушаться к его слову. Меня выпустят, я вернусь к жизни, куда-нибудь уеду, буду снова лечить людей. И проведу остаток жизни, не смея поднять голову. В страхе, который я только-только изжил из себя. И который меня снова поработит. Нет. Осталось день-два и … Надо решать … Я кроток и смирен сердцем, и найдёте вы покой душам вашим, ибо иго Моё благо, и бремя Мое легко …»

Разбудил знакомый скрежет замка.

– Пора, мсье!

Скинув плащ, Сервет встал на ноги, встряхнулся и побрёл вслед за свечой, какой Жак освещал путь. «Может быть, в последний раз, – мелькнуло в голове у Сервета, – Сегодня? Или завтра?» Шаркая ногами, узник и его надзиратель не спеша пошли по темному коридору.

– Послушай, Жак, а что это за решетка?

– Эта? Проход в сад, мсье. Небольшой сад для прогулок.

– Так почему же ты никогда не водил меня туда?

– Не велено было.

– Жак, дорогой мой тюремщик, позволь мне хоть раз глотнуть воздуха в этом саду. И взглянуть на солнце. Ты вчера говорил, что мне недолго здесь осталось. А я не могу оставить замок, не оценив всех его прелестей. Пожалуйста, всего на миг.

– Но это не положено, мсье! «Меньшие братья» это настрого запретили.

– Да что там «братья». Сам Его преосвященство вознаградит тебя за милосердие. А Господь помилует за доброту. Я замолвлю за тебя словечко.

– Ну если так, то …

Жак, повозившись с ключами, отпер решётчатую дверь.

– Я подожду вас здесь, мсье. Не хочется мне выходить, уж больно утро сегодня сырое.

Сервет шагнул за решётку. Буквально через пару шагов, сразу за поворотом оказался выход. Вот он какой, сад. Небольшая лужайка с пожухлой серой травой, не больше десятка деревьев и небо. Серое, в лоскутах утреннего тумана, через которые едва пробивались лучи утреннего солнца. Но после низких, давящих сводов и серых каменных стен, после вечной темноты, только изредка нарушаемой пламенем свечей, это небо показалось Сервету ярчайшим и безгранично огромным. Казалось, до этого он никогда не видал такого прекрасного и огромного неба. Пусть моросил дождь и было холодно, но всё это было неважно. Сервет, отрешившись на миг от всего, раскинул руки и, зажмурившись подставил лицо под тепло редких, утренних лучей. Он задышал полной грудью, улавливая забытые запахи и наслаждаясь свежестью. Сейчас для него не существовало ничего. Только он и свобода.

Однако счастье не могло быть бесконечным. Об этом напомнили скрип решетки и звон нетерпеливо перебираемых ключей. Тюремщик ждал своего узника. Тишину вспороли крики испуганных ворон. Сверху на Сервета что-то капнуло и был это явно не дождь. «Феррара, кузены, род Пальмье … sermo generalis, Святой трибунал, один-два дня … хозяин замка … деньги на постройку, стена … Qui habet aures, audiat23». Сервет открыл глаза и огляделся. Даже сквозь тонкие ветви деревьев всё вокруг было видно, как на ладони. Высоченная стена замка в одном месте была разобрана почти до самой земли. Qui habet oculos videre25. Рядом виднелась высоченная куча кирпичей, навалы песка, какие-то рабочие инструменты. А что если … Qui autem quaerit inveniet26. Сервет даже не успел осознать своё решение. Сорвавшись с места, он быстрее лани побежал к разваленной стене. Ноги несли его так легко, словно ему от роду было лет двенадцать, а последних дней заточения и не было вовсе. Вот и стена, почти разобрана. Однако высоко, не перелезть. Сзади послышались встревоженные крики Жака. Раздумывать некогда. Рубикон перейдён. Прости, Жак.

Сервет живо, как клубок огня по занавеске, вскарабкался на груду кирпичей и прыгнул в разобранный проём. Есть! Теперь надо как-то оказаться с другой стороны и не переломать ноги. Держась руками за край проёма и цепляясь ногами за мельчайшие выступы и углубления, Сервет мешком сполз по наружной стороне стены и плюхнулся на траву. И сразу же вскочил. Кажется, цел. Сердце колотится в ужасающем ритме, но это неважно. Никто не видел? Нет, ещё слишком рано. Что это за улица? Ах, да! Куда теперь? Оставаться на месте нельзя, настигнет охрана. Скорее отсюда! Домой. Нет, домой нельзя! Туда нагрянут в первую очередь. И в городе тоже оставаться нельзя, найдут. В Феррару? Но все ворота заперты, из города не выбраться. Нужно переждать. Где? Скорее, скорее! Кто из знакомых может жить на этой улице? Не вспомнить. И на той улице тоже нет. Даже если и есть, то никто не захочет укрыть беглого узника. К тому же здесь вечно ходит дозор городской стражи. Так куда же?!

Сервет, словно лесной зверь, зажатый со всех сторон пожаром, метался по улицам и проулкам. Он уже далеко ушел от места своего бегства, однако никак не мог решить, как быть дальше. Куда идти? Где спрятаться? Что делать? Город уже давно проснулся. Во дворах уже слышался шум. То и дело в домах со скрипом открывались окна, чтобы выплеснуть наружу по-мои. Хлопали двери, мелькали лица. Внезапно раздался пушеч-

25 Qui habet oculos videre (лат.) – имеющий глаза да увидит.

26 Qui autem quaerit inveniet (лат.) – кто ищет тот найдёт.

ный выстрел. Так тюремный замок возвещал городу о побеге заключённого. Оставаться далее на улице было невозможно. Обросший, всклокоченный, раздетый, один посреди города. Но куда идти? Где спрятаться? Кто поможет?

Ответ пришел внезапно и сам собою. «Жан! Жан Фреллон! В последнем своём письме он писал, что дела требуют его присутствия во Вьенне и ему придется приехать сюда на несколько дней. «Меньшие братья» не могут о нём ничего знать, иначе бы они хоть вскользь, да спросили бы меня о нём. Жан гражданин Лиона, человек солидный и уважаемый. Никто и не подумает, что он будет скрывать беглеца. К тому же у него здесь свой дом, есть где спрятаться. Но примет ли он? Другого варианта нет, надо рискнуть».

Сервет мимоходом зашел в какой-то двор, снял с верёвки сушившийся пурпэн. Оделся. Также у какого-то мертвецки пьяного забулдыги пришлось позаимствовать барет, чтобы скрыть всклокоченные волосы. Приняв новое обличье, стараясь не попадаться на глаза солдатам городской стражи, Сервет добрался до знакомого