История Парижской Коммуны 1871 года - Проспер Оливье Лиссагарэ

В первую же ночь возникла необходимость устранить беду. Форт Ванв, на котором сконцентрировался обстрел, ведшийся раньше по Исси, стал почти беззащитным. Комендант форта решил оставить его. Узнав об этом, Вроблевски принял командование от заболевшего Ла Сесилии, и в ночь с 10‑го на 11‑е мая поспешил туда во главе 187‑го и 105‑го батальонов знаменитого 11‑го легиона, который вплоть до последнего дня не прекращал выделять людей для обороны. В 4 часа утра Вроблевски появился перед набережной, где размещались версальцы, атаковал их в штыки, обратил в бегство, взял в плен несколько солдат и освободил форт. Наши федералы снова показали, что способны на многое при умелом командовании.

В течение этого дня версальцы снова вели обстрелы. Они накрыли монастырь Дес Ойзо и всю деревню Исси, главную улицу которой превратили снарядами и гранатами, начиненными пикратом калия, в груду развалин. В ночь с 12‑го на 13‑е мая они захватили внезапным приступом лицей Ванва, а 13‑го атаковали семинарию Исси. В течение пяти дней Бруней отчаянно пытался наладить, хоть немного, порядок в обороне деревни. Россель послал за этим храбрым членом Совета, которого завистливые круги держали на расстоянии, и сказал ему: — Положение Исси почти безнадежно. Будете его защищать? — Бруней согласился, построил баррикады, запросил артиллерию (оставалось всего четыре орудия) и новые батальоны, чтобы выручили 2000 человек, которые держались сорок один день (172). Ему прислали только две, три сотни человек. Он попытался как–то использовать свои ресурсы, укрепил оборону семинарии, которую федералы не могли удерживать под градом снарядов. Бруней организовал вторую линию обороны в домах деревни и вечером отбыл в военное ведомство, где Делеклюз пригласил его на военный совет.

Это был первый и единственный совет в правление Коммуны. На нем присутствовали Домбровски, Вроблевски и Ла Сесилия. Весьма воодушевленный Домбровский говорил о мобилизации 100 000 человек. Более практичный Вроблевски предложил сконцентрировать все усилия, бесполезно растрачиваемые в Нейи, против траншей на юге. После долгих дебатов не пришли ни к какому решению. Когда прибыл Бруней, участники заседания уходили. Поэтому ему пришлось встретиться с Делеклюзом в ратуше, а затем он вновь отправился в Исси. У ворот на Версаль он увидел свои батальоны по другую сторону вала. Эти батальоны, не слушаясь своих командиров, бросили деревню и решили возвращаться в город. Бруней запретил опускать подъемный мост и попытался выйти через ворота на Ванв, где ему не дали пройти. Он вернулся в военное ведомство, объяснил обстановку, попросил людей, бродил всю ночь в поисках таковых, и в четыре часа утра отправился за город со 150 федералами, но обнаружил, что деревня полностью захвачена версальцами. Офицеров Исси судил военный трибунал. Бруней давал показания и горько сетовал на преступную безответственность, которая парализовала оборону. За такой ответ его арестовали.

Его речь была слишком правдивой. Беспорядок в военном ведомстве делал сопротивление невозможным. Делеклюз обладал только энтузиазмом. Несмотря на внешнюю суровость, он, из–за мягкого характера, был игрушкой в руках генштаба, руководимого Продомом, который, пережив всех своих начальников, умудрился добиться того, чтобы его считали незаменимым. ЦК, ободренный робостью Совета, вмешивался повсюду, публиковал указы, приказывал оплачивать расходы без ведома Военной комиссии. Члены комиссии, образованные люди но составлявшие меньшинство, пожаловались в Комитет общественной безопасности, который заменил их Романтиками. Споры продолжались все равно и усилились настолько, что среди легионов распространились слухи о разрыве между Советом и ЦК.

Со своей стороны, версальцы продолжали нажим. В ночь с 13‑го на 14‑е мая форт Ванв, который отвечал на обстрелы противника случайными залпами, совершенно истощился, и не мог воспрянуть вновь. Гарнизон, отрезанный со всех сторон, отступил через каменоломни Монружа, и версальцы захватили то, что осталось от форта. Снова в Версале звучали овации.

16‑го мая мы не могли послать ни одного человека с левого берега к Малому Ванву, где занимали позиции около 2000 федералов под командованием Ла Сесилии и Лисбона. Попытались отбить деревню Исси, но были отброшены. Отсюда противник мог продолжать продвижение и укрепить два бастиона форта Исси, которые были обращены к городу. Неприятельский огонь, на который ответили на короткий миг огнем бастионы, стал теперь преобладающим. Его поддержали батареи, который разгромили шестнадцатый округ. На этот несчастный квартал обрушили огонь с фронта и флангов почти сотня орудий. Действительно, наступило время подумать об обороне внутреннего обвода города. Делеклюз передал трем генералам власть над смежными кварталами города. Он распустил батальон баррикад, который утратил всякую пользу, поручил оборонительные работы военным инженерам и обратился к помощи чернорабочих. Но все его указы оставались на бумаге или перечеркивались другими указами. Когда делегат предложил чернорабочим 3 франка 50 сантимов, Комитет общественной безопасности в той же колонке «Оффисиель» предложил им 3 франка 75 сантимов.

Комитет общественной безопасности внес вклад в оборону указом, обязывающим всех жителей Парижа обзавестись удостоверениями, предъявить которые могли потребовать национальные гвардейцы. Указ был столь же неосуществимым, как и указ относительно непокорных рекрутов. Ратуша никого не могла напугать. За ее громкими словами ощущалось бессилие. 12‑го мая некоторые батальоны окружили банк и решили произвести обыск. Старый Беслэ не позволил им этого сделать, и грозные диктаторы Комитета общественной безопасности отреклись от собственного порученца. Люди смеялись — ужас! Последний удар, и с властью Коммуны было бы покончено. Этот удар был нанесен меньшинством.

Это меньшинство рассердило наблюдение за тем, как его наиболее способных членов изгоняют с государственной службы: Вермореля — из Комиссии по общественной безопасности, Лонге — из «Оффисиеля», Варлена — из Комиссариата. Его приводил в отчаяние беспорядок в военном ведомстве. Удрученное отрицанием его ответственности, меньшинство подготовило манифест и вынесло его на заседание Совета от 15‑го мая. Большинство, заранее предупрежденное, не пришло на заседание, за исключением четырех, пяти делегатов. Меньшинство, отметив их отсутствие, не стало дожидаться нового заседания, но разослало свою декларацию газетам. «Коммуна, — говорилось в ней, — отреклась от своей власти в пользу диктатуры, которой дано название Комитет общественной безопасности. Своим голосованием большинство сняло с себя всякую ответственность. Меньшинство, наоборот, подтверждает, что Коммуна должна ради революционного движения принять на себя всю ответственность. Что касается нас самих, то мы заявляем о своем праве самим отвечать за свои действия, не прячась за верховную диктаторскую власть. Мы возвращаемся в свои округа. Убежденные в том, что военный вопрос является самым главным, мы будем выполнять свои муниципальные функции среди своих братьев из Национальной гвардии».

Это — большая ошибка, и, вместе с тем, непростительная. Меньшинство не имело права кричать о диктатуре, в то время как голосовало без выражения какой–нибудь сдержанности, за второй Комитет. Оно не имело права говорить о том, что избранные делегаты народа покушались на суверенитет, поскольку такая концентрация власти была совершенно случайной, продиктованной необходимостью войны, и оставляла принцип суверенитета народа нерушимым в обычных обстоятельствах. Было бы более достойно открыто отмежеваться от действий Комитета, а затем предложить что–нибудь лучшее самим. Было бы логично, поскольку «вопрос войны превалировал над всеми другими», не ослаблять настолько оборону морально посредством дезертирства из ратуши. Округа посылали делегатов в Совет не для того, чтобы вернуть их себе.

Некоторые представители меньшинства вынесли вопрос на публичные митинги, участники которых призывали их вернуться на свои посты. Представители четвертого округа объясняли в Театре—Лирик, «что их руководящий принцип заключался в признании Коммуны лишь исполнительным органом народной воли, постоянно делая очевидным и доказывая день за днем, что она была создана для обеспечения победы Революции». Несомненно, принцип был верным, и революция может обезопаситься непосредственным законодательным творчеством народа. Но было ли время для законотворчества, когда гремели пушки? А среди огня вправе ли «исполнительный орган» ожидать, что солдат, который за него сражается, будет также доставлять ему идеи.

Версальские газеты ликовали в связи с этим манифестом меньшинства. Многие из тех, которые подписали его, поняли свою ошибку, пятнадцать из них появились на заседании 17‑го мая. Никогда Совет не был столь многочисленным, перекличка показала шестьдесят шесть участников. Сначала Совет принялся за обсуждение предложения, выдвинутого предателем. Барраль де Монто, начштаба 7‑го легиона, объявил, что версальцы в Ванве расстреляли сестру милосердия Коммуны. Урбен, по призыву Монто, которому удалось приобрести его дружбу, попросил в качестве ответной репрессии расстрелять пять заложников в Париже и пять на бастионах. Совет перешел к повестке дня. Сразу после этого инцидента представитель большинства бросил вызов меньшинству. Он без труда доказал несерьезность доводов, включенных в манифест меньшинства, и, распаляясь, назвал своих соперников жирондистами. — Что! Жирондисты! — воскликнул Франкель. — Ясно, что вы укладываетесь спать ночью и поднимаетесь по утрам с «Монитором» 1793 года, иначе вы бы знали различие между нами, социалистами–революционерами, и жирондистами». Дебаты обострились. Вале, который подписал манифест, сказал: — Я заявлял, что нам нужно искать взаимопонимания с большинством, но ему нужно уважать меньшинство, вот в чем дело. — Он потребовал, чтобы все силы были брошены против врага. Гражданин Мио отвечал суровым тоном из глубины своей бороды. Представитель большинства говорил о примирении. Сразу же Феликс Пиа, чтобы вызвать их раздражение, попросил зачитать манифест. Напрасно Вэлан взывал к разуму и справедливости: — Когда наши коллеги приходят к нам, дезавуируя свою программу, не надо тыкать ею им в глаза, чтобы заставить их упорствовать в своих заблуждениях. — Примирительную повестку дня заменили повесткой Мио, сформулированной в выражениях, неприемлемых для меньшинства.