Остров Немого - Гвидо Згардоли

– Можно добавить разных вкусов, – предложил Асбьёрн.

– И понизить градус, – поддержал Арне. – Твой дистиллят больно крепкий, дядя!

– А как иначе? Это же акевит, – негодовал Шалгсон.

– Ладно. Сколько бутылок ты делаешь? Скажем, за год?

– Сто. Возможно, сто пятьдесят…

– Вот если бы мы делали тысячу…

– Тысячу?

– Да! Только представь: три, четыре тысячи крон в год!

Арне не на шутку разошелся.

Все переглянулись. Четыре тысячи крон – целая куча денег, особенно если учесть, что годовая зарплата смотрителя маяка – всего около тысячи крон, а его помощника – шестьсот.

– Так, хватит! – Мортен внезапно прервал пылкие мечтания Арне. – Мать права. Всё это просто глупости.

2

Но никто, даже сам Мортен, не считал предложение Арне такой уж глупостью.

На этой истории с сухим законом можно было сделать большие деньги. За островом не сильно следили, и потом, он был достаточно далеко – тут вполне можно было устроить небольшое производство.

Но никто об этом больше не заговаривал – до тех пор, пока не показалось дно последней бутылки акевита. И вопрос подняли снова.

– Как вы себе это представляете – делать тысячу бутылок? – поинтересовался Ян.

– Нам бы еще аппарат побольше, – сказал Арне, глядя на медный котел дяди – огромную кастрюлю, дремлющую в углу сарая под старой простыней.

– Да, но тысяча! Ты хоть понимаешь, сколько это?

Арне хитро посмотрел на него.

– Четыре тысячи крон, дядя. Вот сколько!

Кроме нового аппарата надо было озаботиться еще одной проблемой. Как привезти на остров, где живет всего две семьи, столько картофеля и пустых бутылок и не вызвать подозрений? Ян подсчитал, что на восемьсот литров акевита нужно не меньше пяти тонн картошки. Огромное количество. А еще начальный капитал: кто согласится вложить огромные деньги в такое предприятие с неопределенным будущим? А вдруг никто не решится покупать запрещенный алкоголь? И что тогда делать с тысячей бутылок – хранить в сарае?

Но Арне всё продумал. Для него не было нерешаемых задач.

Сначала надо найти партнеров – тех, кому можно доверять, кто не станет рассказывать на всех углах про семейное производство. На эту роль подходили, например, отец Арнульфа Уве Весос, Эрлинг Йолсен и его сын Трон – дальние родственники Бьёрнебу и владельцы лавки Йолсенов. Арне полагал, что если в деле будут люди, которые уже знакомы с торговлей, то всё пойдет легче и проще. И еще пригодился бы Рольф Хансен, правнук старого Хетиля, – он всё еще держал кабак на Мёркемугвейн, который по-прежнему служил пристанищем крысам и драчунам.

Когда в следующий раз Ян отправился за покупками в Арендал, Арне вызвался с ним.

– Пойдем выпьем по рюмочке у Хетиля, – предложил он. Это место всегда называли так, хотя Хетиль умер почти сто лет назад.

Они вошли в старое деревянное здание, обращенное фасадом к улице. Над порогом висела железная табличка с названием. От порывов ветра она раскачивалась и гремела, стучала по карнизу. Никто ее не смазывал и не менял – шум вывески служил своеобразным опознавательным знаком, так что заведение Хетиля легко можно было найти даже в темную туманную ночь. Но вокруг самого здания Арендал изменился. И еще как! Улицы, вымощенные и оборудованные водостоками, больше не превращались в реки грязи из-за дождя. По ним мчались велосипеды, автомобили с веселыми гудками обгоняли друг друга. Многие из старых деревянных строений снесли, а на их месте построили кирпичные здания – прочные, высокие, внушительные. Ратуша из белого камня, добытого в карьере Гримстад, стала такой же достопримечательностью Арендала, как и собор. Появились новые магазины с модными новинками и нарядами. Женщины начинали гулять без сопровождения. Был даже кинотеатр под названием «Одеон». С появлением телеграфа выстроили почтамт в стиле ампир, гордо глядевшийся в воду пролива. В 1925 году электричество осветило дома и витрины ярким светом. В помещениях стало уютнее и просторнее, а на улицах – благодаря фонарям – безопаснее и многолюднее.

За какие-то двадцать лет город преобразился – еще не успело смениться поколение, а Арендал было не узнать. То, что детям уже казалось простым и привычным, по-прежнему удивляло их родителей, которые день ото дня наблюдали перемены.

Ян и Арне поддавались обаянию обновленного города и всякий раз ходили, как двое детей на ярмарке, глядя по сторонам и указывая друг другу на любопытные вещи. С Асбьёрном так не погуляешь: в городе он бродил всегда хмурый, а если ему показывали что-то новое, лишь молча кивал или ограничивался сухим замечанием. Так что Ян предпочитал брать с собой Арне. У них было нечто общее: детское удивление перед миром, восторг и энергия.

Рольф встретил Яна и Арне особым приветствием. Точно так же здоровались с гостями и отец Рольфа, и его дед, и прадед – этот ритуал будто передавался из поколения в поколение с самого открытия заведения и стал семейной чертой, вроде цвета волос или веснушек.

Рольф, простой и неряшливый, жил в том же здании, над кабаком, вместе с сестрой. Он стоял облокотившись на стойку, которую без малого сто лет клиенты протирали рукавами, заливали пивом, долбили кулаками и царапали монетами. Вместо ответа на приветствие Арне и Яна Рольф только глянул на них и, по хансеновскому обычаю, плюнул на пол. Если Хансен плюется, значит, всё точно в порядке. Хуже, если он этого не делает: значит, есть о чём волноваться.

– Нам два пива, Рольф, – попросил Арне.

В это время у Хетиля было немноголюдно. Два матроса выпивали за стойкой, еще двое играли в карты за столом в углу. Хотя электричество и протянули во все темные уголки города, освещение здесь было тусклым, а от запаха курева в закрытом помещении было тяжело дышать. И всё же это место ценила определенная публика: здесь не спрашивали, кто ты и откуда и почему решил выпить. А там, где никому ни