Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова

обнаружила его труп. Он лежал с проломленной головой в канаве, куда сбегали вешние и дождевые воды. Сильных дождей не было давно, канава была почти сухой, в нее и свалился пьяный солдат, проломив голову об острые камни, которыми было выложено дно канавы. Труп подняли и отдали родне. Разбираться в причинах смерти никто не стал: сослуживцы в один голос говорили о том, что сгубила несчастного пьянка — все видели в каком состоянии он поднимался из-за праздничного стола.

Соджун стоял среди своих соратников и молчал. Его лицо было непроницаемым. Он не смотрел, как доставали тело, лишь перевел тяжелый взгляд на щуплого, который едва не плакал, стоя над телом товарища. Размазывал слезы-сопли по лицу, но вдруг в этот самый миг посмотрел на капитана и даже отшатнулся: Соджун смотрел, а взгляд был как острый клинок. Щуплый почувствовал, как холодеют руки и начинают дрожать ноги, и отступил назад.

«Возможно, он сам упал, но, может, и помог кто, — от этой мысли хотелось бежать без оглядки, — сейчас за свою шкуру я и сам бы чона не дал».

На следующий день солдат не явился в магистрат. Начальник стражи объявил, что тот вновь отправился на границу. Никто в здравом уме и твердой памяти не согласился бы поехать на заставу, и уж тем паче никто не стал бы сам напрашиваться на этот перевод. Лишь безумец.

Соджун, узнав о переводе, хмыкнул. Ему не нужно было объяснять причин такого скоропалительного отъезда, да вот только капитан Ким не убивал стражника. Он шел в нескольких шагах от несвязно бормочущего солдата и ждал подходящего случая. После содеянного тот не должен был жить. Должен был умереть. Но умереть так, чтоб не вызвать никаких подозрений. Стражник не обычный человек, а слуга его величества. Убийство стражника приведет к длительному расследованию, а этого нужно было избежать.

Капитан шел за солдатом, хоронясь в темноте, пока не дошли до этого самого мостика. Соджун решил, что столкнет красномордого, но тот вдруг обернулся. Фонарь, что он держал в руках, качнулся перед спокойным лицом капитана, и красномордый его узнал. Руки разжались, фонарь упал под подкосившиеся ноги. Солдат был слишком пьян. Он отступал от Соджуна, пока не уперся в перила мостика. Испугавшись, он коротко вскрикнул, развернулся и рванул вперед. Тяжелое тело перевесилось через перила и рухнуло вниз. Раздался хруст сломанных костей, предсмертный хрип, и вдруг все стихло. Соджун подошел к перилам, подобрал фонарь и, опустив его в канаву, поглядел на упавшего стражника. Тот был мертв.

Елень узнала о смерти стражника от Хванге. До самой могилы она не забудет лиц тех двоих, что измывались над ней в разгромленном родном доме.

— Так ему и надо! — сурово припечатал мальчик и потянул носом, стараясь не заплакать.

Елень погладила сына по голове и промолчала. Она могла сказать, что желать смерти другому — плохо. Могла сказать, что на все воля Небес. Могла сказать, что этот стражник заслужил куда худшей участи, чем такая быстрая смерть. Она многое могла бы сказать, но молчала. И Чжонку, глядя на госпожу, понимал, почему та молчит: она не сводила обеспокоенных глаз с ворот, куда обычно заезжал верхом хозяин дома. Смотрела и ждала.

Но когда Соджун вернулся, первым его встретил сын, взял коня под уздцы, и отец спокойно спешился.

— Мы слышали, что стражник магистрата…, — начал было юноша, но, посмотрев на отца, смолк.

Соджун снимал седельную суму и на Чжонку не глядел.

— Тогда слышали, что умер он, потому что упал пьяным с моста, — равнодушно заметил капитан и, отвернувшись от сына, встретился глазами с Елень.

Та, услышав его слова, спустилась с крыльца.

— Чжонку, отведи коня, — приказал отец, и юноша подчинился.

Елень остановилась напротив Соджуна и молчала, не сводя с него зеленых глаз, словно пыталась прочитать что-то по лицу капитана. Но в темных глазах не было ничего, кроме усталости. Женщина глубоко вздохнула и отвернулась.

— Вы тоже считаете, что он умер от моей руки? — вдруг спросил Соджун.

Елень оглянулась.

— Я считаю, что вы устали, — ответила она. — Ужин стынет, идемте.

И Соджун последовал за ней.

[1] Чон – мелкая монета в Чосоне.

Глава двадцатая.

Спустя две недели Елень уже могла свободно дышать. Занималась благоустройством дома на правах хозяйки. Соджун предложил купить ткань на занавески, вот приедет он домой…

— Встретимся на рынке, — сказала Елень, — мы с Сонъи и Чжонку выберем к вашему приходу.

На том и решили.

Елень ходила по рядам, где продавали ткань, присматривалась. Дети сновали рядом, они смеялись и показывали друг другу понравившуюся материю. Продавцы их не гнали: дети были богато одеты, а значит, могли купить что-нибудь. Елень с покрытой головой переходила от лавки к лавке. Продавцы, завидев потенциального покупателя, расхваливали свой товар, но, встретившись с ней глазами, замолкали. И когда Елень отходила к другой лавке, торговцы потихоньку судачили о ней и капитане. Она несколько раз услышала слово «наложница». Чжонку, расслышав это, бросился было на защиту женщины, но она поймала его за руку и покачала головой.

— Но, госпожа, — встрепенулся юноша.

— Этого уже не изменить, пусть говорят, — улыбнулась она и пошла дальше.

Но тут шепот, раздававшийся со всех сторон, стих. Нарочито громко вновь закричали зазывалы, торговцы натянуто заулыбались, в их глазах появились преданность и раболепство. Елень оглянулась. В нескольких метрах от нее стоял капитан магистрата, Ким Соджун, и пальцы, сведенные на рукояти меча, были белые. Она ему улыбнулась, и он, направляясь к ней, выпустил меч.

— Вот, господин, — указала Елень на рулон ткани, — что думаете?

Соджуну было все равно. Он просто следовал за любимой женщиной, которую встречали в каждой лавке, как самого дорогого покупателя, и старался не думать о том, что радушие хозяев из-за него. Расшнуровывал кошель, отсчитывал монеты, а его женщина уже приглядывала что-то другое. Она иной раз улыбалась и, не стыдясь, оглядывалась на Соджуна, которого называла «господин».

Купив все необходимое, набрав сладостей, они все вместе возвращались домой. Дети шли впереди. Чжонку что-то рассказывал Сонъи, которая смотрела под ноги и лишь изредка поднимала глаза. Хванге вприскочку бежал впереди всех, иногда оглядываясь назад.