Воскрешение Лазаря - Владимир Шаров

Доложенное Спириным поразило цэкистов и в корне переломило ситуацию: разом выявить всех врагов и разом же их уничтожить - о подобном никто из партийцев и мечтать не смел. Задачу, с которой НКВД вряд ли бы справился и за четверть века, Спирин предлагал решить за день, максимум - за неделю. Естественно, вопрос о его отставке немедленно отпал, более того, по личному предложению Сталина для проведения операции, получившей кодовое название "Каин", ему были предоставлены особые полномочия. Они далеко выходили за рамки обычных для заместителя главы НКВД. Скоро спиринские полномочия сами собой и вовсе стали исключительными.

На следующий день после триумфального для Спирина секретариата Коля и послал Феогносту свой знаменитый вызов. Однако я, Анечка, не спешил бы утверждать, что Спирин просто дал Коле отмашку или, того хуже, они вообще находились в сговоре, скорее, раньше Спирин через Нату Колю от этого шага осторожно удерживал, а теперь перестал. Вызов был лаконичен и мало похож на другие Колины письма, в конце же, постскриптум, говорилось, что если Феогност их с Колей спор готов передать на Божий суд, то Илья Спирин, им обоим хорошо известный, любезно согласился помочь и в организации поединка, и в улаживании необходимых формальностей.

Феогност ответил, что Божий суд его устраивает, и ровно через пять дней фельдъегерской почтой в Экибастуз, где он, закончив очередной лагерный срок, жил на поселении, было доставлено спиринское послание. В отличие от Колиного, оно было подробно и сделано с исключительной тщательностью. Буквально каждая деталь снабжена ссылками на прецеденты и авторитеты. Вряд ли Спирин писал его сам, уверен, послание - коллективный труд историков из неведомой шарашки. Но тонкости, которых там вагон, - чушь; конечно, по существу они правильные, только толку от их правильности в тогдашней России как от козла молока.

Посуди, Анечка: где Коле и Феогносту было раздобыть положенные одеяния, оружие, когда заучивать бесконечные обращения, поклоны, реверансы, которыми противники должны обменяться перед и после окончания поединка? Однако две вещи в письме были чрезвычайно важными.

Во-первых, Спирин написал Феогносту, что и он, и Коля, в соответствии с существующими прецедентами, могут явиться на судебное поле в сопровождении верных им людей. Причем те вправе принять участие в поединке на равных с ними или даже вместо них. Спирин сознавал, что и Коля, и Феогност за сей пункт буквально уцепятся. Для них здесь был шанс обойти, избежать судьбы Каина и Авеля. Увы, одновременно на надеждах Спирина, что брат убьет брата и будет, в свою очередь, проклят Богом, ставился жирный крест. Однако выхода не было. Весь план, который он блистательно доложил на секретариате ЦК, строился на том, что каждый из братьев приведет на битву сотни и тысячи собственных сторонников.

Второе из важного - подробный разбор, чем он, Спирин (если, конечно, Феогност и Коля не выразят несогласия) будет руководствоваться, вынося вердикт, в случае, если исход поединка окажется неопределенным. То есть когда Господь не даст ясно понять, кто из них, Коля или Феогност, перед Ним прав, чья жертва принята.

Уже через сутки после визита фельдъегеря Феогност срочной телеграммой подтвердил спиринские полномочия и выразил полное удовлетворение теми условиями поединка, что нашел в меморандуме. Так почти молниеносно закончился подготовительный этап и настал черед кропотливой практической работы. Она, что естественно, у всех троих была разная.

Спирин, например, тут же привлек ровно половину кадрового состава НКВД для вербовки на местах групп добровольцев, готовых участвовать в поединке Коли и Феогноста. Людей надо было не только найти и собрать, но и организовать их переброску на Ходынское поле железной дорогой, автомобилями, гужевым транспортом. Однако, несмотря на огромные усилия, вербовка сразу не задалась. Один город за другим докладывал, что желающих или нет, или единицы, да и те, по агентурным данным, не идейные бойцы, просто они на халяву хотят съездить в Москву. Колю, кстати (о спиринской неудаче он узнал из Натиного письма), последнее отнюдь не огорчило. Он давно боялся, что их с Феогностом личный спор перерастет в новую гражданскую войну. В Катином архиве добрый десяток явно инспирированных Колей Натиных писем с призывами к Феогносту биться один на один, в крайнем случае, вывести на Ходынку не более пяти-шести верных им людей. Как раз со столькими собирался идти на поединок сам Коля.

По-видимому, Феогност внял Колиным обращениям. В назначенный день он вышел на Ходынское поле с пятью другими юродивыми. Среди них: один расслабленный, в миру Феогностов тезка, Федор Нижегородский, я слышал, что он был редкий чудотворец и прозорливец; безрукий - ему их оторвало на заводе - Сереженька Тихвинский, великий постник и тоже прозорливец; конечно, юродивая, которая когда-то и себя и камеру измазала собственным дерьмом, а в довершение им же написала на стене "Ленин ублюдок недоделанный", после чего чекисты выгнали ее к чертовой матери и уже не трогали. Звали ее Варвара Арзамасская. Были еще двое, имена которых мне выяснить, к сожалению, не удалось.

Откровенно говоря, Анечка, для меня и по сию пору загадка - как Феогносту удалось их собрать; ведь лишь один из пяти был грамотный, да и жили они по большей части скитаясь. Тем не менее он их нашел и, похоже, без особых затруднений. Ты, наверное, думаешь, что куда меньше проблем было у Коли стараниями Козленкова все, кто был ему близок, давно жили в соседних комнатах, но это заблуждение.

Ясно, что вывести своих людей на Ходынку Коле было несложно, но он задумал составить из них правильное, хорошо обученное войско, знающее толк и в стратегии, и в тактике. Причем новой, для противника совершенно неожиданной. Когда-то македонская фаланга с легкостью громила армии, превосходящие ее численно в десяток раз, лишь потому, что никто не понимал, где у нее слабое место.

Вот Коля и готовил Феогносту сюрприз (Козленкову он говорил, что пусть братец приведет на Ходынку юродивых хоть со всей России, его отряд опрокинет их первым же ударом). Я уже рассказывал тебе, что прежде одной из Нининых соседок была бывшая фрейлина императорского двора. Жила она вместе с дочерью, переписывавшей ноты для консерваторских музыкантов. Обе - для Козленкова предмет особой ненависти. В конце концов он их выжил, и комнату занял ученик Циолковского.

Эта фрейлина была, в сущности, счастливым человеком. Она сумела так подгадать, что незадолго перед семнадцатым годом впала в маразм и любые попытки дочери объяснить ей, что в стране произошло, оказались бесплодны. Коммунальная квартира, где они все теперь жили, раньше в особняке была парадной залой и предназначалась для больших приемов. Там были три редкой красоты голландских изразцовых камина, прекрасная лепнина по потолку, но особенно хорош был паркет, сделанный из шестнадцати сортов твердой бразильской древесины, от абсолютно черного до розового и лимонного. Он был не просто уложен в шашечку, под ногами была целая картина, вырезанная, очевидно, под впечатлением недавно раскопанных ассирийских храмов. Взирающие друг на друга огромные крылатые то ли львы, то ли тигры. К сожалению, фантастические звери оказались для революции слишком велики, когда залу перегородками делили на комнаты, рассекли и их. Но это к слову.

Не понимавшая современного момента фрейлина каждое утро, стоя чуть не по часу в очереди в общую уборную - беся соседей, она по-прежнему звала ее туалетной комнатой, - иногда печально осведомлялась у дочери, откуда в доме столько чужих, не знакомых ей людей, на что та заученно отвечала: "У нас, маман, сегодня прием", - после чего старушка, кокетливо всплеснув ручками, говорила: "Как же, Наденька, позавчера прием, вчера, сегодня тоже прием; но ведь мы так разоримся!".

Дочь ее, Наденька, еще до революции сделалась страстной антропософкой, почти полтора года прожила со Штейнером в Гетеануме, потом вернулась в Россию, но и здесь продолжала быть одной из активнейших членов антропософского союза. В частности, именно она, в юности проучившись несколько лет в балетном училище при Мариинском театре, ставила у них эвритмические танцы. Раз в неделю, обычно по воскресеньям, у Наденьки собиралось по шесть-семь последовательниц Штейнера; они переодевались в длинные белые одеяния и самозабвенно, в то же время грациозно и плавно, танцевали одну букву штейнеровского языка за другой. Нина время от времени заглядывала на ее репетиции, танцы антропософок случалось видеть и Коле.

Даже не знаю, что его больше в них поразило: красота самого танца или что когда-нибудь люди будут беседовать, вытанцовывая буквы, слова и целые фразы. Теперь Коле пришло в голову, что если он обучит собственное войско хотя бы азам эвритмии, если оденет его в такие же длинные белые одеяния и на Ходынке перед юродивыми Феогноста оно начнет танцевать, пока малограмотный противник будет пытаться понять, что именно Колин отряд хочет сказать своими па, его легко разгромить наголову.