Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 2 - Юзеф Игнаций Крашевский

и в голову не пришло полюбить на старость иначе. По крайней мере я так себе объяснял мою слабость к ней.

Моя мать смотрела на это, радуясь, что принесла мне с собой утешение и развлечение.

Моя нога также, благодаря достойному доктору, постоянному уходу и тому, может, спокойствию и душевной радости, начала дивно срастаться и заживать. Уже не было сомнения, что при милости Божьей смогу ходить без палки, разве что немного хромая, или даже совсем не хромая.

Инвалидности и немощи я боялся равно как смерти, потому что быть обречённым на то, чтобы своими силами и без помощи людей было невозможно двигаться и ничего делать, — страшнейшая доля для человека.

Когда для меня по милости матери так довольно живо летело время, спустя некоторое время начали приходить разные новости от наших войск, но из них не много можно было узнать.

Приходили бродяги, которые отбились от своих отрядов из-за болезни или разгула, изгнанные слуги — можно сказать, все лагерные отбросы. Те фантазировали, чтобы очистить себя, и никто им не верил. Потом начали прибывать гонцы, рассказывая по-разному. Сначала — что выклянченное литовское подкрепление, едва соединившись с войском короля, сразу от него отстало. Крестоносцы также подвели… Мазуров как будто и не было.

В целом кто бы оттуда не прибыл, ничего хорошего не приносил. Каждый приезжал мрачный, с пожелтевшим лицом, молча, так что трудно от них было что-либо добиться, тревожились и грустили. Ничего счастливого из похода не предсказывали.

Дальше те, кто добрался до Львова, рассказывали, что король болел и не всегда мог сесть на коня, а иногда его подвозили в телеге. Он порывался вскочить на коня, но снова, ослабев, снимал доспехи.

Пришла новость, что осаждали Сочаву, но город хорошо защищался, а окрестный люд был против нападения, которое уничтожило его родину; он так остервенел, что никто от группы не смел на шаг отойти, потому что в зарослях и оврагах устраивали засады и убивали.

У всех пропала охота, начинала ощущаться нехватка провизии, а тут зима, наступали суровые ветры и слякоть.

Во Львове те, которые благоприятствовали королю, уже об одном просили Господа Бога: чтобы он ушёл целым и невридимым из этого предприятия, от которого его все тогда отговаривали, и вывел войско из этого края, завоевать который было не так легко, как ожидал.

Валашский вместо того, чтобы идти с нами на турка, был с ним заодно и даже получал от него подкрепления.

Наконец один из королевских писарей привез утешительную новость, что при посредничестве венгров со Степанком заключили мир и союз, после чего намеревались сразу прямиком через Буковинские леса отправиться назад к дому.

Все этому очень обрадовались и вздохнули легче. Нам приказали вскоре ожидать короля во Львове, потому что он возвращался больной и в течение длительного времени хотел там отдохнуть.

Поэтому пришёл ко мне бурграф Трецьяк, добрый человек, очень мне приятный, чтобы посоветоваться, что следовало делать в предвидение королевского возвращения. Он меня не выгонял, потому что как панский слуга я имел право остаться в замке, но дело было в матери, для людей и лошадей которой были нужны несколько комнат, конюшен и каретных сараев.

Я не хотел, чтобы Кинга тут оставалась до прибытия короля и двора, и не желал расстаться с матерью, поэтому сам предложил снять в городе какой-нибудь домик, куда бы и меня на руках или в кровати перенесли.

Матери это больше понравилось, чем жить на милости бургафа в замке, всегда не как у себя, а как гость. Таким образом, немедля сняли у Журовичей дом с садом и конюшнями, правда, деревянный, безвкусный, но тёплый и просторный. На одной стороне три большие комнаты с альковом, с другой столько же для челяди и кухня. А так как возвращения короля можно было ожидать со дня на день и мы не хотели, чтобы он застал нас там, как только комнаты подмели и обогрели, мать сразу же первая переехала. Меня прямо так, как лежал, покрыв голову бондажами из шкур, понесли шестеро нанятых верзил, так что, кроме небольшого холода, я практически не почувствовал этого переезда.

Мама заранее мне присмотрела лучшую комнату в доме, так что, оказавшись там, мне стало радостнее, когда увидел больше Божьего света и что-то более весёлое, чем в стенах замка. Тут же была и каморка для слуг, и всякие удобства, а если бы я мог встать и ходить, было достаточно места, чтобы свободно двигаться.

Это был первый день после того, как я получил травму, когда мог смеяться, шутить и показывать хорошее настроение… а так как надежда на возвращение короля и всех наших оживляла нас, мы все были в хорошем настроении.

Увы, это продолжалось очень недолго и пришло словно для того только, чтобы после этого ясного дня наш траур казался чернее. Я говорил уже о Сропском, этом пророке, над которым все смеялись. Этот Сропский, несмотря на то, что ожидал худшего, когда войско двинулось, пошёл с ним вместе. Я помню, что ему тогда говорили, издеваясь:

— Если ты пророк, Сропский, а Господь Бог с тобой в таком соглашении, что сначала тебе объявляет свои приговоры, и ты знаешь, что мы идём на погибель… ну, тогда возвращайся домой!

— А стоит ли? — отвечал он тогда. — Нет! Куда все идут, туда должен идти тот, кто держится со своими, хотя бы в пропасть, потому что отставать от братьев не годится, но наш закон — умереть с ними. Я знаю, что нас там ждёт погибель. Кто вынесет целой голову, только Богу известно; я там, может, свою сложу, но понести её должен.

Итак, Сропский пошёл с другими, взяв с собой только поясок св. Франциска и освящённые чётки.

На часах было, возможно, десять часов утра, за два часа до полудня, лежу один в моей комнате, окуренной свежей смолой, зимнее солнце светит радостно, воробьи точно к весне чирикают, в моей душе было как-то непередаваемо блаженно. Затем я слышу шаги, скорее какие-то шлепки и приглушённые стоны. По шагам я узнал, что это не мог быть никто из домашних.

В сенях кто-то остановился и, слышу, как слепой, водит по двери в поисках щеколды. Я слегка приподнялся на локте. Дверь медленно отворяется и появляется фигура — непонятно, то ли нищий, то ли бродяга, разбойник или призрак.

Я столько людей видел в разных краях и приключениях, что, казалось, никто меня не удивит и новым не будет. Начиная от прокажённых, хромых и паралитиков под