Душа Бога. Том 2 - Ник Перумов

class="p1">Барра, рыча, собой закрыл Райну. Рядом с тигром встал Трогвар. Не шелохнулась и Сигрун.

Облезлый кот, некогда бывший и пушистым, и чёрным, и гладким, жалобно мяукнул.

— Всем жалко, — оборвала его хекса. — Но делать нечего. Вышло наше время, и моё, и ваше. Мне-то тоже досталось… последний раз отец твой, Старый Хрофт, меня от души угостил, что называется…

— Кто ты, старуха?

— Не догадалась? Гулльвейг я, Мать Ведьм. Хекса хекс и троллквинна троллквинн. Слуга Третьей Силы. С первого дня до последнего.

— И теперь ты здесь, ведьма…

— Чтобы вернуть моим владыкам то, что их по праву. То, что они были вынуждены собирать по крупице, по капле, ибо иное запрещал Закон Равновесия. Сегодня день Рагнарёка, очень длинный и долгий день, однако и он заканчивается.

Наступило молчание. Облезлый полуживой кот вновь мяукнул, тихо и умоляюще.

— Ты не пройдёшь, — просто сказала Сигрун. — Раз Великий Дух судил мне оказаться тут — значит, имел для меня предназначение. Какое — не ведаю; но, быть может, как раз остановить тебя, heks av hekser, Ведьма Ведьм?

— Попробуй, — пожала костлявыми плечами Гулльвейг. — Если ты слышала обо мне, то должна знать — облик мой всегда был прекрасен и чарующ; сейчас же всё кончено и нет сил больше бороться с великим временем. Мы уйдём все, до единого. Все, кто должен пожертвовать собой, чтобы жило Упорядоченное. Включая моих владык.

— И это всё? — угрюмо спросил Трогвар. — Сущее нуждается в нашей жертве? Именно нас не хватает, чтобы… что?

— Чтобы заполнить прореху в щите! — яростно прошипела Гулльвейг. — Даже мельчайшая неправильность, незавершённость — и Дальние не оставят от нас ничего, даже зелёных кристаллов!

Крылатый Пёс встал, прокрутил клинками свистящую мельницу.

— Ты лжёшь, хекса.

Ведьма покачала уродливой головой.

— Множество раз я умирала, множество раз воскресала. Но сегодня поистине последний день. Владыка дал мне власть — забрать силу у тех, кому она уже не нужна.

Она размахнулась клюкой; Трогвар с небрежной лёгкостью парировал удар, сделал выпад, быстро оборачиваясь вокруг себя — но там, где свистнула его сталь, хексы уже не было.

Белый тигр бросился на Гулльвейг сбоку — но его сшиб в сторону облезлый кот, ударивший Барру в плечо с силой, абсолютно несоразмерной его тщедушному телу.

Сигрун подхватила с земли жердь, которой шевелила угли, встретила клюку ведьмы в воздухе, отразила, хакнув, пнула хексу ногой в живот; пнула так, что неуязвимая Гулльвейг отлетела, не удержавшись, плюхнулась в мелкую воду у самого берега.

Райна подхватила меч и щит, тоже вступая в бой. Казалось, у ведьмы не осталось никаких шансов — одна против троих; а Сигрун показала, что не зря её в своё время выбрал сам Отец Дружин.

Гулльвейг выпрямилась; её трясло от ярости.

— Глупцы! — завизжала она. — Проклятые глупцы!.. Это из-за вас я такая!..

Клюка засвистела в воздухе, разом оказываясь словно в нескольких местах, отражая и выпады Трогвара, и шест Сигрун, и клинок Райны.

Барра и кот кружили, обмениваясь злобным рычанием, причём у кота выходило ничуть не менее внушительно.

— Вместе! — гаркнул Трогвар, однако клюка ведьмы каким-то образом проскользнула мимо его клинка, коротко и как будто даже легко ткнула его в грудь — и Крылатый Пёс, кувыркаясь, отлетел назад, судорожно молотя крыльями; спиной врезался в низкий густой ивняк и замер, бессильно запрокинув голову.

— Первый, — усмехнулась Гулльвейг. — Ну что, видели теперь?

Сигрун и Райна замерли. Переглянулись — Райна отрицательно покачала головой. Она чувствовала, что её спутнику уже не поможешь. Да и как тут помочь, в реальности, сконструированной Орлом и Драконом?

— Ты всё равно не пройдёшь, — непоколебимо бросила Сигрун.

— Пройду, милая, ещё как пройду… — прошипела ведьма. Клюка её мелькнула быстрее блеска молнии, но встретила лишь подставленный щит Райны.

Силища в этом ударе была такая, что валькирия едва удержалась на ногах, и то упав на одно колено. Гулльвейг попыталась ударить вторично, но в висок ведьмы вдруг врезался шест Сигрун, хексу вновь отшвырнуло.

— А-ах-х… — прохрипела она, утирая с лица тёмную кровь. — Ну конечно. Мать защищает своё дитя. Как же я не поняла-то…

— Может, потому что у тебя своих детей никогда не было? — хладнокровно заметила Сигрун. — И почто кота мучила? Чего не кормила? Чего он у тебя такой?

Барра и кот разом замерли, как показалось Райне, — с недоумением.

— Пустоголовая, здесь всё — иллюзия! — зарычала Гулльвейг.

— Иллюзия, но за ней — правда, — непреклонно отрезала мать валькирии. — Никого ты никогда не любила, Гулльвейг, даже кота своего. Вот потому он в последний день так и выглядит.

Хекса тяжело дышала, стоя по щиколотку в озерце.

— Ну, иди сюда. — Сигрун оставалась спокойна и хладнокровна. — Закончим, что начали!

— Закончим, — прошипела Мать Ведьм.

И сорвалась с места, разбрызгивая чистейшую, хрустальную воду.

Сигрун встретила клюку, раскрутив свой шест, отбила раз, отбила другой, не отступив ни на шаг. Райна встала рядом с матерью, альвийский меч ударил со злым свистом, рассёк Гулльвейг рёбра, серая хламида окрасилась кровью.

— Вам… это… не… поможет!

Хекса ринулась на них в третий раз, глаза её сделались огненными дырами, словно там, внутри черепа, дышало пламя Муспелля.

Райна вновь задела ведьму клинком, но клюка отвесно рухнула на Сигрун, сломав той шест и ударив в плечо.

Мать валькирии упала беззвучно, Райна успела встретить хексу лицом к лицу, но та вновь уклонилась от гибельного, казалось бы, удара в грудь.

— Вторая. — Гулльвейг сгорбилась ещё больше, пошла боком, боком вокруг Райны, а клюка её так и свистела.

Валькирия встретила клюку щитом, тот раскололся, левая рука повисла, и потребовалась вся сила дочери Óдина, чтобы не лишиться сознания от боли.

— Тре… — начала было Гулльвейг и вдруг осеклась, схватившись за грудь.

Словно из воздуха возникший меч со странным голубым клинком пронзил её насквозь, выставив остриё из спины.

Мать Ведьм выронила клюку, зашаталась, глаза полезли из орбит.

Райна ощутил мимолётное движение ледяной суровой силы, чем-то так похожей на её собственную — и совершенно, совершенно отличной.

— Я тебя узнал, — раздался голос за спиной валькирии.

Седой воин, худой и поджарый, похожий на старого северного волка, с хищным и жестоким огнём в глазах. Он протянул руку — и голубой клинок с мокрым шипением вырвался из раны, прыгнув воину обратно в ладонь, несколько капель крови попали на его чёрную броню, запузырились, словно вода на раскалённых камнях.

— А я-то думал — кто все эти несчастные, кого мне пришлось тут рубить. — Воин шёл прямо на шатающуюся хексу. Кот и тигр замерли, провожая новоприбывшего пристальными взглядами. — А это была ты, под столькими обличьями!.. Но,