Посмертная маска любви - Светлана Успенская

Я легко пришвартовался к зеленому динозавру (меня шатало как будто от усталости). Под высокое брюхо этого танка мог, не наклоняясь, войти ребенок школьного возраста, и я, стукаясь головой о какие-то железки и тяжело кряхтя, без труда заполз под него на коленях. Тяжело сопя и чертыхаясь, я прилепил консервную банку к днищу (магнит присосался намертво — не оторвать) и по-быстрому отчалил, дав прощальный гудок.

«А нам все равно, а нам все равно!» — пел я, размашисто шагая по ночным притихшим улицам. В Троепольское ехать было уже поздно, и я направился к Ринату, ощупью, как безнадежно слепой, отыскивая дорогу на Ордынку и поминутно впадая в кратковременное забытье.

— Ты что? — вопросительно уставился на меня Ринат, когда мой покачивающийся силуэт возник в проеме двери.

— Нормалек! — прохрипел я и рухнул на пол. Мне было очень худо.

Глава 15

— Господе, Царю Небесный, утешителе, душе истины, приди и вселися в ны, и очисти ны от скверны, и спаси, блаже, души наша. Очисти от скверны людской, обуревающей мя… — молился отец Амвросий, стоя у чадящей лампады. Сверху вниз на него взирало с обычной кротостью и смирением тающее в темноте черное лицо Богородицы.

От голода его слегка тошнило, кружилась голова, и сладко тянуло вниз где-то возле сердца. От недавнего всплеска эмоций внутри было как-то пусто и легко…

Он поднял кверху глаза, напоминающие омут. Ему показалось, что коричневые губы на иконе слегка раздвинулись в улыбке, и отец Амвросий возрадовался: она видит его тоску и понимает ее, Она избавит его от изнурительных каждодневных мучений и возвестит его просветлением. Отец Амвросий уже почти достиг того светлого состояния духа, когда душа с любовью и сожалением взирает с высоты на мирскую тщету, устремляясь к небесам. Он поднял глаза с выступившими на них слезами благодарности и стыда, но вдруг через пелену влаги, размывающую контуры предметов, ему показалось, что сквозь скорбный лик Богородицы проступило другое, знакомое лицо с насмешливым пронзительным взглядом. Губы как будто искривились в сладострастной улыбке и что-то прошептали ему.

Отец Амвросий вздрогнул, вытер тыльной стороной ладони лоб и воззрился на икону. Но на него с печалью взирало сверху просветленное лицо Пречистой. Сухая жилистая рука потянулась ко лбу. Перекрестившись несколько раз, шепча слова очистительной молитвы, он встал на колени и начал бить поклоны. Но как только на секунду взгляд его отрывался от образа, как ему вновь начинало казаться, что Богоматерь улыбается той, особенной, улыбкой — улыбкой, которую он столько лет пытался, но не мог забыть…

Ко всенощной собралось немного людей — несколько сельских прихожан и почитателей священнического дара отца Амвросия из окрестных сел. Среди них были важные лица, на чьи пожертвования и жила церковь (Копцев был частично прав, говоря, что существование храма поддерживается криминальными средствами). Среди свечей в церкви отец Амвросий различил высокую фигуру посланника близнецов Палей, их личного телохранителя Шершавого.

Исполняя обязанности пастыря и гостеприимного хозяина, священник после службы вышел к прихожанам поговорить, сказать ласковое слово. Смиренно тупя глаза в землю, Шершавый, как и другие, подошел за благословением и смиренно произнес, вручая священнику газетный сверток.

— Прими, батюшка, на нужды храма… От всей нашей братвы. Помолись за упокой…

Отец Амвросий принял сверток, поблагодарил его, благословил верующих, сам погасил свечи в алтарной части храма и запер церковь.

Темная густая ночь зажгла над землей мириады крупных звезд. «Звезды — очи Бога», — вспомнил отец Амвросий, ступая по мокрой от росы траве. Было холодно, август так вызвездил небосклон, что он казался белым. Звенели цикады в траве. Неподалеку, за лесом, прогрохотала последняя электричка из Москвы.

«Не приехал Сергей, — устало подумал священник. — Испугался нашего спора или заночевал в другом месте… Ну да Господь с ним… Помолюсь на ночь да лягу спать…»

Он опустился на колени перед образом. Его качало от усталости, веки утомленно опускались, но вновь и вновь он заставлял себя шептать знакомые привычные слова. И опять повторилось давешнее видение — опять ему подмигивала и сладострастно улыбалась Богородица Одигитрия.

«Даже в образе Пречистой женский лик смущает меня», — горестно подумал отец Амвросий и решил вернуться для молитвы в церковь. Он затеплил самую малую лампадку и опустился на колени, то и дело осеняя себя крестом.

Он молился долго и старательно. Время бежало незаметно, обтекая его со всех сторон невидимой рекой. В храме было тихо, в неплотно прикрытые двери доносились неясные шорохи, шелест травы, треск веток от неожиданно взлетевшей с дерева птицы.

Вдруг легкое шуршание послышалось совсем рядом, как будто кто-то провел сухой веткой по каменному полу. Отец Амвросий оглянулся. Никого.

«Наверное, мыши… Надо завести кота…» — мелькнуло в голове, и он зашептал чуть громче, чтобы отвлечься от земных звуков:

— Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое…

После слов «царствие Твое» шорох повторился вновь, уже чуть ближе и яснее. Отец Амвросий поворотил свое осунувшееся, освещенное зыбким светом лампады лицо — вдоль алтаря, шурша белой воздушной тканью, скользила фигура, сотканная из бликов и теней.

Отец Амвросий попытался было подняться с колен, но ноги затекли, отказались повиноваться, и он покачнулся. Голова мучительно кружилась, в глазах темнело, но белая бесшумная тень виднелась в сумраке придела отчетливо и резко.

— Господи, возьми, возьми меня… — прошептал он, чтобы огородиться от видения. Но видение не исчезало, оно скользило в глубине церкви, там, где за кованой железом дверью начинался ход на колокольню.

Отец Амвросий сделал несколько шагов вперед и остановился, как зачарованный. Привыкшие к свету лампады глаза мгновенно ослепли в темноте и смутно различали только белое колеблющееся пятно. Светлая тень как будто слабо махнула ему рукой, повернувшись вполоборота. Под белой тканью проступало скорбное лицо Богородицы, ее горестно поджатые губы, опущенные долу, страдающие глаза.

«Она! Это она! Это Дева Мария! Она явилась, чтобы спасти меня!» — радостно всколыхнулось утомленное сердце священника, слезы умиления выступили на глазах, а пересохшие губы зашептали:

— Богородице, дево, радуйся!..

Он изо всей силы сжал наперсный крест и с улыбкой надежды направился к призраку. Слезы застилали глаза, разум мутился, не в силах поверить в чудесное явление. Он шел, и каждый шаг был как будто шагом в небеса — шагом надежды, просветления, избавления.