Нерон. Безумие и реальность - Александр Бэтц

зрители, в основном выходцы из низших слоев общества, начали стекаться сюда и восторженно аплодировать Нерону[793]. Подавляющее большинство городского населения ничуть не возражало против того, чтобы император управлял колесницей.

Так в чем же заключалась проблема? В поведении Нерона было несколько аспектов, которые, с точки зрения наблюдателей аристократического происхождения, считались в высшей степени недостойными. Один из них – тяготение императора к публичным выступлениям в области, которая не имела ничего общего с его жизнью, обязанностями и статусом. Складывалось впечатление, будто социальные роли изменились: император в роли возничего? Возничий, пожелавший стать императором, вряд ли вызвал бы большее волнение среди римского высшего сословия.

С другой стороны, социальная среда, к которой приближался Нерон на своей квадриге, была весьма сомнительной. Возничие, aurigae, обычно несли на себе клеймо несвободы, в подавляющем большинстве случаев – рабский статус[794]. Их хозяева, частные предприниматели, сдавали их в аренду на законных основаниях организаторам гонок. Поскольку рабы не имели собственных имущественных прав, помимо арендной платы владельцам скаковых конюшен выплачивались любые выигрышные бонусы. Поэтому предприниматели всегда тщательно продумывали, когда и смогут ли они вообще отпустить на свободу своих успешных золотых антилоп. Таким образом, Нерон был готов посоревноваться с рабами за горстку серебра[795].

Не слишком пристойно выглядело и то, что весь образ жизни возничих определялся зрелищностью – как и образ жизни актеров, певцов и других артистов, которые по этой причине находились на столь же низком социальном уровне[796]. Вся их деятельность была направлена на то, чтобы предстать перед народом и публично подвергнуть себя его суду – совершенно абсурдная идея с точки зрения аристократии. Самолюбие, стремление к славе, распущенность: что могло стать основой успешной сценической жизни, если не эти дурные черты характера?[797] От императора можно было ожидать большего (рис. 12).

Литературная традиция с ее почти исключительно аристократическим взглядом на жизнь постоянно критикует императоров, которые по причине слабости характера выставляли напоказ свои порочные склонности, например к гонкам на колесницах, и выступали в качестве возничих. Если правитель империи предпочитал самостоятельно управлять колесницей, то с ним каши уже не сваришь. До Нерона в гонках на колесницах участвовал Калигула, после Нерона за вожжи брались такие императоры, как Коммод (180–192), Каракалла (211–217) и Элагабал (218–222)[798]. Античные писатели не причисляли никого из них к «хорошим» императорам.

Борода сбрита

Через несколько недель после первых публичных выступлений на квадриге Нерон пригласил избранных гостей в свой дворец. Нерон впервые побрился. Это считалось поводом для праздника, как и во всех римских семьях. Праздник barbatoria окончательно завершал путь взросления, который начинался с надевания toga virilis. С незапамятных времен частью ритуала было посвящение первой сбритой бороды домашним богам, а затем приглашение и угощение друзей[799]. По словам Светония и Кассия Диона, Нерон посвятил свою depositio barbae Юпитеру Капитолийскому, верховному римскому божеству, который, как все надеялись, обрадовался маленькой золотой шкатулке со щетиной императора, преподнесенной ему осенью 59 года[800].

Рис. 12. Подготовка к выступлению труппы артистов. Часть мимов одеты в козьи шкуры и носят маски, изображающие традиционных персонажей. Мозаика из Помпей, I в.

Carole Raddato/Flikr.com по лицензии (CC BY-SA 2.0)

Затем Нерон удивил гостей, устроив частные представления в своих садах в западной части города, где он также участвовал в гонках на колесницах[801]. По случаю barbatoria он назвал их Ювеналиями – играми молодежи. Происходящее на играх поражало. У античных авторов, особенно у Тацита и Кассия Диона, наверняка волосы стояли дыбом, когда они описывали программу Ювеналий. Аристократы резвились на сценах, демонстрировали актерское мастерство, пели, танцевали и вообще вели себя совершенно не по-мужски[802]. Но, что еще хуже, выступали и почтенные матроны из знатных семей, некоторые из них были преклонного возраста. Так, например, 80-летней аристократке Элии Кателле пришлось участвовать в пантомиме, своего рода экспрессивном танце[803].

О том, насколько серьезным было то, что устроил Нерон, свидетельствует закон 15 года, в котором говорилось о строгом соблюдении социальной дистанции. С тех пор сенаторам не разрешалось входить в дома артистов пантомимы, всадникам запрещалось даже показываться вместе с ними на публике[804]. Здесь речь вновь зашла о морали: в программе сценических представлений вкусы времени тяготели к вульгарному и непристойному. Хотя в центре внимания часто оказывались сцены из мифологии и истории, кроме того, безусловно, был затронут и образовательный канон – pantomimus, как следует из этого слова, он представлял собой имитацию всего что угодно[805]. Испускающие ветры и ругающиеся, а иногда и совокупляющиеся на театральных подмостках исполнители должны были оставаться в собственном мире – как правило, это был мир чужеземцев, рабов и вольноотпущенников[806]. Таким образом, возмущение древних авторов форматом Ювеналий легко объяснимо. Затея Нерона вновь привела к грубому нарушению социальных границ.

Кассий Дион объясняет участие аристократии в этих дикостях принуждением – для него едва ли существовала другая причина. Нерон требовал, чтобы на его сцену выходили представители самых знатных семей, и в какой-то момент в ходе Ювеналий произошло неприятное разоблачение, кошмар для каждого римского аристократа: личности участников, прятавшихся от стыда за масками (хотя, возможно, отчасти потому, что актеры обычно носили маски)[807], по приказу Нерона раскрывались на сцене перед зрителями. Люди, присутствовавшие на спектаклях, о которых пишет Кассий Дион, по-видимому, ревели от удовольствия[808]. Поскольку до 59 года серьезных столкновений императора с сенатом не было, превращение Нерона в жестокого тирана происходит для Кассия Диона совершенно неожиданно.

Совсем иначе читается то, что о Ювеналиях пишет Тацит. По его мнению, о принуждении не может быть и речи. Скорее, бесхребетные аристократы подрались бы за участие в празднике Нерона[809]. По имени известен Фабий Валент, выходец из сословия всадников, который позже был назначен Нероном командиром легиона в Германии и стал крупным военачальником в период смут после смерти Нерона. Его краткая характеристика в «Истории» делает его именно тем человеком, который, по мнению Тацита, был необходим для сцены Нерона: лишенным представления о приличиях, бесцеремонным и необузданным[810].

Кульминацией Ювеналий, как для Нерона, так и для зрителей, а также, в негативном смысле, для античных комментаторов, стало окончание многодневного спектакля. Сам Нерон вышел на сцену и впервые ударил по струнам кифары перед избранной публикой. Одет он был как профессиональный кифаред[811]. Его костюм представлял собой длинное одеяние, возможно, расшитое золотом, на голове у него блестел венок. В левой руке он держал инкрустированный драгоценными камнями инструмент,