Молитва к Прозерпине - Альберт Санчес Пиньоль

от меня шел Сервус, а слева Куал. Ситир, по неизвестной мне причине, шагала немного позади. И вдруг перед нами на небольшой возвышенности появились четыре фигуры. Их главарь, вероятно для устрашения, надел на голову голый череп, раскрашенный яркими красками. Этот трюк делал его выше, но в целом четверо бандитов являли собой довольно жалкое зрелище и не внушали страха. Все они страшно отощали, их рваная и потертая одежда с трудом держалась на костлявых телах, и только один из них – с короной из черепа на голове – был обут. Они угрожали нам зазубренными ножами и короткими копьями, сделанными из простых палок с обожженными на огне концами.

Мы не столько испугались, столько удивились, но все замерли на месте. Тебе нетрудно догадаться, Прозерпина, что люди, которые сразились с тектониками, не робеют при виде четырех бандитов. А как только разбойники, собиравшиеся напасть на нас, увидели, что с нами ахия, они сами в страхе бросились наутек. Однако комедия на этом не кончилась, потому что я воскликнул:

– Вы что, не видели?! Это же мужчины с оружием в руках!

Именно такие люди были целью нашего похода, поэтому я бросился за ними, требуя, чтобы они немедленно остановились, и угрожая им казнью на кресте в случае неповиновения. За мной устремились Сервус, Куал и Ситир. Если бы это была ателлана, ее можно было бы назвать «Нападение на нападавших» или как-нибудь еще в этом роде.

Разумеется, эти бедолаги не могли далеко уйти, тем более что их преследовала ахия. В один миг Ситир повалила их всех на землю с той же легкостью, с которой действует рысь, когда охотится на косулю. Когда четверо разбойников подползли друг к другу и оказались рядом, словно четыре пальца одной руки, они стали умолять нас сохранить им их жалкие жизни и клясться, что они ошиблись и ничего против нас не имеют.

Сервус отчитал того, который казался их предводителем:

– Ах, ничего против не имеете? И ты украсил свою голову этим раскрашенным черепом и угрожал нам ножом, просто чтобы показать нам свои мирные намерения? Вы негодяи – и к тому же не умеете врать!

– Как тебя зовут? – спросил предводителя я.

– Торкас, великий доминус.

Значит, это и был тот самый знаменитый Торкас, которым меня так пугали!

Неужели и вправду эти крысы пустыни внушали ужас всей провинции? Поверить в это было трудно. Вероятно, сказал я себе, губернатору было выгодно раздуть славу этих бедолаг, чтобы потом, уничтожив их, потребовать от Рима заслуженной награды. Видишь ли, Прозерпина, так обычно и действовали наши магистраты: следуя своим корыстным интересам, они представляли этого жалкого Торкаса как угрозу власти в провинции и одновременно не имели ни малейшего понятия о настоящей угрозе.

Я потребовал, чтобы разбойники показали нам свой лагерь, и им ничего другого не оставалось, как подчиниться. Идти нам пришлось совсем недолго.

Их лагерь, если только можно назвать этим словом увиденное, представлял собой картину нищеты, страданий и тягот. Банда пряталась в низине, чтобы их нельзя было заметить издалека. Их поселение состояло всего из нескольких навесов, сделанных из рваных и жалких кусков ткани, привязанных к изогнутым веткам. Мы увидели исхудавших женщин и плачущих детей с раздутыми животами. А сколько язв и струпьев, Прозерпина, было на их маленьких телах! Повсюду роились тучи мух, а посреди поселка разгуливали две тощие козы: ребра у них так торчали, что животы казались кузнечными мехами.

Торкас и трое его товарищей попытались нас разжалобить видом своих жен и детей. По их словам, они нападали на караваны, направлявшиеся к руднику или возвращавшиеся оттуда, только чтобы раздобыть немного еды. Я спросил их, не были ли они беглыми рабами с этого самого рудника, и негодяи сознались в этом, но пожаловались на дурное обращение хозяев.

– Возможно, они правы, – вмешался в наш разговор Сервус.

– Мне еще никогда не приходилось видеть раба, который бы не жаловался на своего хозяина! – воскликнул я.

Я видел, что во взгляде Ситир, обозревавшей эту картину, сквозило все больше сострадания, и сказал:

– Тебе этого не понять, но каждому рабу известно, что существует два страшных и непростительных преступления, которые они не должны совершать никогда: убийство доминуса и побег. Эти люди признались во втором из них, и неизвестно, не виноваты ли они и в первом тоже.

– Ты прав, – заметила ахия, – мне этого не понять.

Как мне следовало поступить? Эти люди были слишком немощны, чтобы толковать им о Конце Света. К счастью, Ситир взяла переговоры на себя и обратилась к несчастным:

– Идите на восток. Недалеко отсюда вы увидите огромную акацию, в тени которой расположен лагерь. Там вам дадут еду и еще кое-что хорошее. Скажите только, что вы пришли от Ситир Тра.

Мне показалось, что она нашла хороший выход из положения. Когда женщины и дети окажутся в лагере, нам будет проще завербовать Торкаса и его бандитов. Если они не захотят сражаться ради спасения мира, то, вероятно, возьмут в руки оружие, чтобы защитить свои семьи. Я только немного поправил Ситир:

– Сделайте, как она вам велела, но скажите, что пришли по распоряжению Марка Туллия.

Мы продолжили свой путь к руднику, а Куал служил нам проводником. Расстояние было не слишком большим, но дорога шла через овраги, которые чередовались с подъемами. Скоро мы увидели хижины из пальмовых ветвей и глины. Их стены, испещренные трещинами, казались очень старыми и непрочными. По словам Куала, здесь жили шахтеры и остальные рабочие. В первой хижине нашим глазам открылась весьма неприглядная картина.

Внутри, в сумраке, мы увидели груды тел, бессильно простертых и бездвижных; большинство этих людей уже потеряли сознание. В воздухе маленькой хижины стояла вонь от рвоты и харканья, а над зловонной, разлагающейся и покрытой язвами плотью несчастных роились тучи насекомых. Это были больные или, вернее, умирающие рабы. Всех нас поразила эта картина страдания и запущенности, потому что нигде не было видно ни следа лекарств или ухода за больными: ни одного жалкого бинта, ни таза со свежей водой, ни отвара трав, ни амулета Эскулапа[57] или иного местного бога врачевания, как бы он ни прозывался. Ничего – их просто сложили в хижине, как сломанные доски.

Кто-то за нашей спиной спросил весьма грубым тоном:

– Эй, вы! Кто вы такие?

Судя по всему, это был надсмотрщик; на нем была соломенная шляпа, а в руках он нес длинную палку. Когда я назвал свое имя, он растерялся, не зная, как ему следует себя вести, потому