Молитва к Прозерпине - Альберт Санчес Пиньоль

я, – а то, к какому выводу придут тектоники после сражения. А на это мы можем повлиять.

Сервус понял, о чем я говорю.

– Пчела в тысячу раз меньше и слабее медведя, – объяснил он, – но пчелы не спасаются бегством от медведей – это хищники пускаются наутек.

– После битвы тектоники подведут итоги, – продолжил я, – и мы должны добиться того, чтобы они посчитали вторжение невыгодным делом. Немного пропитания не компенсирует им тех страданий, которые мы им причиним.

– Как рой пчел – медведю, – заключил Сервус.

– Вот именно. Даже если мы все погибнем, но они отступят и не станут вторгаться на поверхность земли, мы одержим победу. Поэтому именно здесь и сейчас мы должны напасть на них и яростно сражаться до последнего вздоха. Поставьте себя на их место, – сказал я, глядя в глаза всем присутствующим по очереди. – После долгого пути, полного лишений и тяжелого труда, пока они рыли туннель и то и дело встречали каменные глыбы, которые им приходилось убирать с дороги, они выходят на поверхность. И стоит им появиться из норы, как на них нападает сотня воинственных женщин и мужчин, готовых бороться до последней капли крови ради того, чтобы защитить клочок скудной земли. Нам надо убить или ранить как можно больше врагов. Если мы причиним им достаточно вреда, тектоники поймут: захватывать подобное место не имеет смысла. Но если мы пустимся в бегство, рано или поздно они неизбежно доберутся до побережья и обнаружат в этих краях множество богатых городов с их беззащитными жителями. В их распоряжении будет самый лакомый корм – человечество.

Приближение Конца Света создавало невероятные ситуации – например, когда оптимат спрашивал мнение раба.

– Сервус, – спросил я, – ты обещаешь умереть со мной завтра?

– Как это ни грустно, я не вижу иного выхода, – ответил он, как всегда рассудительно. – Ты принял правильное решение. Ничего хорошего в этом нет, но оно справедливо, и действовать необходимо именно так.

– Ты заявляешь, что ничего лучшего не пришло в твою очаровательную аристократическую головенку? – возмутился Палузи и повысил голос: – Ты предлагаешь завтра в это самое время нам всем оказаться в пастях этих чудовищ с тремя рядами зубов?

Я вздохнул:

– Или мы будем сражаться, или в их пастях закончится жизнь твоей жены и твоих детей, а также всех женщин и всех детей мира.

Убедить его мне не удалось.

– До сегодняшнего дня я думал, что тобой движет честолюбие, что ты ищешь признания, – сказал Бальтазар. – Но зачем тебе слава, если тебя пережуют челюсти тектоников? То, что здесь происходит, нас не касается.

– Конечно касается, потому что за нами стоит весь мир! – закричал я. – Неужели тебе непонятно? К несчастью, здесь и сейчас оказались не десять легионов хорошо вооруженных воинов, а только мы – бедные мужчины и женщины, которых случай собрал на самом юге южного края. Но мы должны попытаться их остановить!

Некоторые из собравшихся еще не хотели внять моим доводам, и под акацией послышался тихий ропот. Я развел руки, пытаясь этим жестом заставить их замолчать.

– Если никто их не остановит, наступит Конец Света!

– Я с тобой, птенчик.

То была, естественно, Ситир. Она одарила меня легкой и сдержанной, но притом чрезвычайно красноречивой улыбкой и добавила:

– Тебя стоило защищать, чтобы ты смог прожить такой день, как сегодня.

Она обернулась к сотне людей, которые стояли перед нами, и сказала:

– Я буду сражаться в первых рядах.

Это произвело огромное впечатление на всю толпу. Эти женщины и мужчины преклонялись перед ахиями, а сейчас одна из них обещала им остаться и сражаться в первых рядах. Решение Ситир положило конец спорам.

– Хватит болтать! – закричал Эргастер, размахивая руками старого примипила. – Парень прав, это любому понятно. И если завтра мы хотим дать бой, нам надо к нему хорошенько приготовиться. А ну, все за работу! Вперед, ребята!

Так мы и сделали, и разбили новый лагерь прямо под Большой акацией. Эргастер со всеобщего согласия превратился в центуриона, руководящего работой, а Ситир и Сервус – в его подручных. Дело в том, дорогая Прозерпина, что ты даже не представляешь, как трудно научить сотню неподготовленных женщин и мужчин убивать и умирать.

Тем временем я, как того требовала справедливость, вручил Бальтазару Палузи золотые монеты, которые ему обещал. Но прежде чем он и трое его выживших охотников тронулись в путь, я сказал:

– Погоди, ты еще кое-что забыл.

Если ты помнишь, Прозерпина, Адад Палузи был религиознее, чем его брат-близнец. Я подвел Бальтазара к крошечному изящному алтарю, который Адад построил из тростинок и глины, запустил руку внутрь и вынул хрупкую терракотовую фигурку, изображавшую Баала.

– Ты забыл вот это.

Бальтазар взял фигурку, и его глаза наполнились слезами.

– Марк Туллий, – сказал он умоляющим голосом, – я верну тебе свою долю из шестисот золотых монет, но прошу тебя только объяснить мне, что случилось с Ададом.

– Не могу. Мы с Ситир дали друг другу клятву, что не будем пытаться объяснить тебе необъяснимое, потому что оба уверены, что это только добавит непонимания к твоим страданиям.

Я остался равнодушен к его возражениям, но, когда он собрался уходить, сделал последнюю попытку удержать его:

– Ты говоришь, что уходишь исполнить свои обязательства перед вдовой и детьми твоего брата. Но сейчас, Бальтазар Палузи, ответь на один вопрос: как бы поступил Адад? Сбежал бы, как хочешь сделать ты? Или понял бы, что именно здесь мы защищаем тех, кого больше всех любим?

Моя сентиментальная ловушка не сработала, и он ушел со своими тремя оставшимися в живых пунийцами. Мне оставалось только сожалеть об этом, ибо, Прозерпина, патриции, как я, до Конца Света не считали рабов за людей. С этой точки зрения я мог рассчитывать только на Ситир и Эргастера, остальные мои сопровождающие недостойны были называться бойцами. Ну, если не считать Куала. Мое мнение о нем несколько улучшилось, поскольку он выполнил сложное задание, но он был слишком юн и легкомыслен. Кстати, Куал пытался извлечь из своего подвига как можно больше выгоды. Проводив пунийцев и вернувшись к акации, я услышал, как он красочно расписывает свои приключения по дороге в Рим и обратно, будто в сравнении с ним Одиссей просто спокойно прогуливался по елисейским полям[53].

Я пошел искать Квинта Эргастера, который муштровал своих рабов теми же приемами, которыми когда-то тренировал легионеров.

– Мы можем рассчитывать на то, что твои люди не разбегутся при первом же натиске противника?

– Они не солдаты, а инстинкт самосохранения у человека очень силен. Но думаю, что по крайней мере