Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории - Ирина Мариковна Эрлихсон

сладострастием может быть, как не место, где каждое чувство и желание, из которых оно состоит, накормлены и удовлетворены; где глаза услаждаются зрелищами, а уши музыкой, и где чревоугодие и пьянство подпитываются разными видами лакомств; где, прелестные женщины выставлены на всеобщее обозрение, и где даже самый жалкий человек, мало-мальски прилично одетый, имеет возможность смешаться со знатью, тем самым удовлетворив свое тщеславие и сластолюбие?»[676]

Распространение роскоши в низших классах, по мнению Филдинга, приобрело пугающие масштабы, и бессилие законодательства и исполнительной власти отчасти объясняется относительной новизной этого зла. Он открыто заявляет, что нужен новый закон, ограничивающий роскошь и расширяющий права магистратов в этой сфере, дабы уничтожить эту «беременную гидру».

Филдинг блестяще отобразил магистральные тенденции общественной психологии, главная из которых заключалась в том, что в условиях ломки старых иерархических структур уровень жизненных притязаний различных классов фактически превратился в переменную, стремящуюся к бесконечности. «Знатный лорд хочет сравниться по своему могуществу с королем, сельский джентльмен стремится занять место лорда, торговец ведет образ жизни, приличествующий джентльмену»[677]. В конечном итоге, в этот процесс включаются «самые низкие и подлые люди», у которых стремление к комфортному бытию сочетается с отсутствием профессиональным навыков и, главное, желанием эти навыки приобретать и реализовать. «Если бы роскошь ограничила себя пределами дворцов, – размышляет Филдинг, последствия для общества были бы не столь пагубными». С одной стороны, у представителей высших классов есть врожденное понятие чести и благородства, передающиеся из поколения в поколение, а во-вторых, разорение аристократа, вследствие ведения им аморального образа жизни не влечет за собой сколь-либо ощутимого вреда, с позиции общего блага. Еще в своей первой речи на открытии сессии большого жюри Вестминстера, Филдинг, подчеркнул, что жесткое исполнение законодательства в сфере игорного бизнеса приоритетно именно для низших классов, поскольку именно они производят национальный продукт, в то время как «перемещение состояния из рук знатного и богатого дурака в руки того, кто, возможно, более достоин наслаждаться им в силу большей проницательности, не только не опасно, но иногда и оправдано»[678]. Развивая эту мысль и апеллируя к Ветхому Завету, он утверждает, что лишь малая толика человечества имеет право вкушать земные плоды, остальные же обязаны добывать их в поте лица. «Мы не лишим леди их любимых опер, пьес, приемов, маскарадов, курортов в Бате, Тэнбридже и Бристоле и пустой болтовни великосветских щеголей, – иронизирует он, – тем более, последние не годятся ни на что другое, что очевидно для женщины хотя бы с малой толикой здравого смысла»[679]. Для высших классов время – это враг, и главная их работа – убивать его, для низших же время – это деньги, причем у них слишком мало и того, и другого, чтобы позволить беспечно транжирить ценные ресурсы. Развлечения стали слишком доступны в силу дешевизны, но и она иллюзорна. Филдинг приводит историю некоего джентльмена, который пришел на маскарад с женой и двумя дочерями и приобрел билеты за четыре гинеи. Но учитывая расходы на платья, маски, сидячие места, общая сумма оказалась равной двенадцати гинеям. «Я уверен, что многие честные торговцы не раз попадали впросак, и их перерасход более ощутимо бил по карману», – уверяет он. Причем, чем беднее человек, тем губительнее для него стремление к праздным удовольствиям, так как это прямая дорога в долговую яму, и люди, вместо того, чтобы честным трудом приносить пользу обществу, превращаются в обузу.

Публичные развлечения – не единственные проблемы, привлекающие внимание Филдинга Массовое потребление алкоголя также превратилось в политический порок. Пьянство Филдинг называет духовным преступлением с мирскими последствиями, поэтому этот «гнусный порок» всегда был предметом государственного регулирования, так во времена Якова I был принят закон, по которому уличенный в пьянстве облагался штрафом в пять шиллингов, а средства передавались приходским старостам для попечения бедняков, а статут Карла I облагал штрафом тех, кто продавал эль, пиво и сидр без лицензии на содержание питейного заведения. Эти традиционные напитки давно вошли в рацион англичан, но с конца XVII столетия появился новый вид пьянства, – джиновый – угрожающий уничтожить большую часть производительных классов.

Действительно, к 1740 г. объем производимого джина в шесть раз превысил объем пива, буквально монополизировав алкогольный рынок. Филдинг именует отравителем изобретателя этого дьявольского напитка[680], питающего город своими мутными водами: «Этот яд, именуемый джином, является настоящей пищей для более чем ста тысяч жителей этого города. Они заливают в себя это пойло в течение двадцати четырех часов в сутки, результаты этого пристрастия мне приходится лицезреть и, к несчастью, обонять каждый день, а если кто-то усомнится в моих словах, то пусть посчитает ежегодные доходы от налога[681], говорящие сами за себя»[682].

Филдинг по опыту знал, какое влияние оказывает джин на криминогенную обстановку: «Джин стирает чувство страха и стыда, толкает на дерзкие и необдуманные поступки. Мне часто приходилось разбирать дела о кражах и нападениях, и когда люди приходят в себя, то признают, что именно джин стал причиной преступления»[683]. В долгосрочной политической перспективе джин представляет еще большую опасность, так как под угрозой находится само существование нации. Его неумеренное потребление снижает фертильность, и отражается на здоровье новорожденных. «Кем станут дети, зачатые в джине? Они пропитываются ядовитыми парами еще в утробе матери, затем вскармливаются отравленным молоком… Разве эти несчастные создания, достигнув зрелости, станут нашими будущими солдатами? Землепашцами и ремесленниками? Нет. Этот грязный источник заполнит больницы и приюты больными и увечными, а улицы-зловонием, смрадом и недугами»[684]. Филдинг прямо заявляет, что забота о физическом и нравственном здоровье нации – этот приоритетная задача правительства. Идти по пути полных или частичных запретов – это тупиковый путь, так как они будут обходиться с помощью разных ухищрений в силу того, что многие будут действовать по принципу «вор на пожаре», извлекая личную выгоду из общественных зол. Он предлагает косвенные методы регулирования, например, продажу всех спиртосодержащих напитков, включая джин, исключительно в аптеках по рецепту врача как средство от нервных болезней или поднятие цен до такого уровня, чтобы он стал недоступным для большинства населения. Или, продолжает он, мудрость законодателя найдет какой-нибудь иной эффективный способ, в противном случае через несколько десятилетий джин будет просто некому пить.

Биографы Филдинга полагают, что Акт о джине 1751 г.[685] обязан своим появлением его активной позиции по этому вопросу, так как до «Исследования» он неоднократно поднимал этот вопрос в своих публичных выступлениях и публикациях. Отныне производители могли реализовывать продукцию только среди лицензированных продавцов, что способствовало