Сгоревшая жизнь - Юлия Александровна Лавряшина

разговор с Артуром и знала: он не успел или не решился сказать ей о смерти сестры. Поэтому, когда ее Костю увезли и Яна, как тряпичная кукла, осела на потрескавшиеся ступеньки крыльца, я осторожно приблизилась к ней.

– Есть еще кое-что… Вы должны это знать.

Сделав усилие, она подняла голову, и я услышала, как внутри ее раздался бессильный стон: «Не-ет…» Она должна была знать это, но не хотела. Еще не понимая, о чем речь, Яна уже пыталась наложить вето на все слова, которые я могу произнести. Поэтому я выпалила быстрее, чем она сумела зажать мне рот:

– Вашу сестру Таню убили сегодня. Я не знаю наверняка… Но мне кажется, это сделал… тот же человек, который убил медсестру и санитарку.

Мне показалось, будто она и сама умерла в этот момент. Ее круглое лицо неестественно вытянулось и заострилось. Замерло, превратившись в посмертную маску. Теперь я точно знала, как выглядит человек, лишившийся последнего, что держало его на плаву, – спасательный круг внезапно сдулся, и она осталась один на один с океаном…

До того, как я раскрыла рот, Костя был для нее рыцарем без страха и упрека. Он сурово расправился с теми, кто сломал Яне жизнь. Мстил безжалостно, но как еще можно наказать за нечеловеческую жестокость? А после моих слов этот светлый образ покрылся черной плесенью, скукожился и стал источать запах гнили… Он убил ее сестру. Младшую сестру. Всего лишь спасая свою шкуру, ведь Таня, похоже, догадалась о чем-то, и он боялся, что она поделится своими мыслями со мной.

Этот Костя был хитер и осторожен. Наверняка он следил за детской площадкой, где оставил скальп Кузьмичевой, и видел меня там с Артуром. И узнал, когда я неожиданно возникла возле Тани… Если б я не появилась в отделении и не поманила ее в свою призрачную собачью стаю, расположив к откровенности, Янина сестра вполне могла бы выжить. Благими намерениями устлана дорога в ад…

Артур хмуро переговаривался в стороне с полицейским из местного отделения, наверное, старшим из них. Никита что-то стремительно записывал… Никто не мог прийти мне на помощь. Предстояло все сделать самой.

– У вас нет собаки? Таня любила собак, правда? Она хотела работать с ними… Она успела рассказать вам об этом? – Я пыталась зацепить Яну крючками вопросов и выдернуть из пропасти, над которой она безвольно висела, готовая в любой момент разжать пальцы.

Но у меня ничего не вышло, она не ответила ни на один вопрос. То, о чем я спрашивала, осталось в другой жизни, которой больше не было. Кому какое дело, о чем мечтала девушка, уже покинувшая этот мир? Если бог на самом деле так бесконечно добр, как я думаю, сейчас Таня резвится на зеленом лугу с собаками, которые нашли в нашем мире такую же мучительную смерть. Их слишком много – таких собак…

Но Яна сейчас этого явно не видела.

– Простите, – выдавила я и отошла от крыльца.

Оглянувшись, Артур махнул мне рукой: пора ехать. И я торопливо пошла к нему, почувствовав облегчение, за которое было стыдно. Конечно, эта девушка не была мне ни родственницей, ни подругой, я не обязана помогать ей… Но мне даже думать не хотелось, как Яна в одиночку справится с тем, что обрушилось на нее. С дачей показаний… С похоронами…

Поэтому, дойдя до Никиты, с угрюмым видом укладывавшим какие-то бланки в свою сумку, я неожиданно остановилась:

– У тебя когда выходной?

– В воскресенье, если ничего экстренного не слу…

– Давай приедем к ней, а?

– К кому? – не понял он.

– К Яне. Ей же черт знает как плохо сейчас! Если этот Костя сделает признание, Танино тело уже скоро отдадут для похорон… Надо помочь Яне. Ты же сам знаешь, какая это головная боль!

Ни возражать, ни доказывать мне, что это вообще не наше дело, Никита не стал. Только деловито кивнул:

– Конечно, приедем.

Мне так и захотелось расцеловать этого чудо-мальчика с большим сердцем, но я ограничилась тем, что благодарно поворошила его пушистые волосы. Они уже отросли с мая, и Никита снова стал смахивать на одуванчик, но почему-то Артур больше не гнал его в парикмахерскую.

Ивашин сам спросил:

– Мне постричься? Зарос, да?

– Мне нравится, – призналась я.

Его глаза (оба!) просияли:

– Правда? Ну тогда ладно… Логов терпит пока.

– Он зовет нас, – опомнилась я. – Поехали.

И оглянулась на Яну, все так же неподвижно сидевшую на ступеньке. Я подумала: стоит ли сказать ей, что мы собираемся приехать? И не решилась… Вдруг у нас еще не получится, а я дам ей надежду и обману. Лучше не обещать, но сделать.

Артур молчал всю дорогу. Высадил нас у моего дома и уехал. Просто уехал, даже толком не простившись, как будто мы были в чем-то виноваты.

Переглянувшись, мы с Никитой едва удержались оттого, чтобы взяться за руки, – так дети, которых обижают взрослые, беспомощно цепляются друг за друга.

– Может, он злится, что я сказала о смерти Тани? Не надо было? Вдруг это была часть его плана, чтобы Яна ничего не знала пока…

Никите нечего было ответить на это. Вид у него был таким огорченным, что впору было его пожалеть, а не меня.

Я взяла его под руку:

– Пойдем кофейку выпьем. У меня, правда, только растворимый…

Вскинув голову, Никита посмотрел на мои окна: одно было освещено.

– У тебя же там, – пробормотал он.

– Ну и что? Сережка – просто мой школьный друг!

Мне тут же вспомнились Костя с Яной, и я торопливо пояснила:

– Не такой, за которого можно выйти замуж.

Совсем не такой.

Никитка помялся для вида, но я почувствовала, как его распирает от любопытства, и потащила за собой:

– Пойдем-пойдем!

– А меня ты ему тоже так представишь? Просто друг?

Не стоило ему об этом спрашивать… Ведь он и был мне просто другом, и должен был понимать это.

И он понял. Именно потому, что я ничего не ответила.

Остановившись, Никита неловко скривил побледневший рот и отнял у меня руку:

– Знаешь… Я лучше домой. Устал как собака.

Я ухватилась за последнее слово, чтобы хоть как-то спасти ситуацию:

– Кстати о собаках! Ты не передумал?

Он снова бросил взгляд на мои окна:

– А этот… Его ты тоже пригласила?

– Никита, – произнесла я как можно строже, – этот парень сейчас на грани жизни и смерти. Ты же не хочешь, чтобы с ним случилось что-то плохое?

– Да мне по фигу, если честно, – отозвался Ивашин удивленно. – Я его в глаза не видел.