Из тьмы - Евгений Кусков

— Их там так много, — он сдавленно сглотнул. — По-моему, всё помещение за стеклом заполнено ими.

— Да, это мерзко, — кивнула Аманда. — Однако, что бы тут ни делали раньше, теперь с этим покончено. И я предлагаю уходить отсюда, потому что нам здесь нечего делать. Что скажешь?

— Что вы на редкость проницательны.

— "Ты", а не "вы", ладно? Так будет проще, — мягко поправила она.

— Для меня это непривычно.

— Дело поправимое. А теперь уходим, — она повела его к выходу.

— Постойте, — Джерри остановился и вновь оглянулся на злополучную дверь.

— Что? — терпеливо спросила женщина.

— Я не уверен, но мне кажется, что в той комнате имелась какая-то надпись. Может, это даст нам зацепку в определении нашего местонахождения?

— Что-то ничего не заметила, — с сомнением произнесла она, понимая, куда он клонит.

— Пожалуйста, Аманда, проверь. Я бы сам это сделал, да вот только… не могу.

— Хорошо, я понимаю, — она оставила его в центре коридора и быстро вернулась назад.

Открыв дверь, заглянула в омерзительное помещение и, действительно, увидела надпись на потолке рядом со стеклянной стеной: "Объект #191694518. Станция N 6". Поняв, что запомнить комбинацию цифр она не сможет, Аманда заострила внимание на номере. Потом ей пришлось-таки зайти в комнату, чтобы подобрать обронённую Хоупом карту. Вернувшись после этого к Джерри, она сказала:

— Станция N 6.

— Отлично. Давайте определимся. Снаружи…

Аманда кивнула и повела его к выходу.

За их спинами, в закрытой комнате за стеклянной стеной, среди пестрящих адским многообразием тварей появилось движение. Одна из лап гигантского паука слегка изогнулась.

Джон так и не заснул. Максимум, чего ему удалось добиться — это дремоты, из которой его постоянно выдёргивали то подозрительные шумы (на поверку оказывающиеся ничем не примечательными звуками, вроде скрипа рассохшегося дерева), то собственные мысли и воспоминания, порой переплетающиеся в самых невероятных комбинациях. После очередного пробуждения Стивенс понял, что ночь будет длиннее, чем он хотел бы, и это его здорово раздражало. В таком состоянии минута длится в десять раз медленнее, а час вообще бесконечен.

Внезапно он почему-то заострил своё внимание на том, как именно обнимал Кейт — не за талию, а обхватив за спину. При нынешних обстоятельствах это не являлось проблемой, чего не скажешь о прошлом. Дело в том, что Стивенс чуть ли не до восемнадцати лет свято верил, что именно таким образом — обхватив за спину, как ствол дерева — нужно обнимать девушку. Конечно, в то время единственной возможностью для него вообще прикоснуться к противоположному полу были танцы, так что в них он и "проявлял" себя. Должно быть, партнёрши оказывались шокированы такой стеснительностью (они ведь не знали, что он просто крайне неопытен, хотя и скромен — тоже верно) и потом, смеясь, рассказывали об этом своим подругам. А также о том, что у него сильно потели руки.

Джон хотел оттолкнуть эти неприятные воспоминания — слишком много их у него было — но они упорно проникали в его голову. Само собой, впоследствии он "догадался" об истине, и даже три раза "снисходил" до секса. Только радости всё это не вызывало. Наоборот, отвращение к самому себе. Стоит вспомнить его первое свидание, первое занятие любовью (термин не точный), первый поцелуй (хм, почему вдруг эти "действа" всплыли в таком порядке?)…

Джон внезапно захотел "прогуляться". Ему было тепло и уютно рядом с девушкой, и он не очень радовался тому, что придётся временно покинуть её. Но это нужно, обязательно — природе не прикажешь.

Двигаясь осторожно, Стивенс освободился из объятий Кейт и слез с "ложа". Он захватил свой фонарик, удостоверился, что револьвер по-прежнему лежит в кармане и по лестнице спустился вниз. По пути взглянул на наручные часы, время на которых ничего ему не сказало. Субъективно он провалялся около часа.

Оказавшись на первом этаже, Джон огляделся. Выходить наружу под непрекращающийся ливень как-то не хотелось. В результате он избрал меньшее из зол — один из тёмных углов, пройти к которому можно было только через расставленные во множестве ящики. Добравшись до указанного места, он удовлетворил нужду, после чего подошёл к проёму, за которым царила тьма и неизвестность, следя за тем, чтобы капли дождя не попадали на него.

Свежий холодный воздух свободно проникал в лёгкие. Дыша полной грудью, Стивенс развернулся, намереваясь уйти обратно к Кейт, когда услышал под ногами глухой отзвук собственных шагов. Едва он подумал о том, что это может значить, как некая скрытая в полу полость внезапно раскрыла свои объятия, и он полетел вниз. Спина почти сразу соприкоснулась с чем-то твёрдым и покатым, не позволяющим остановить падение. На большой скорости скользя по этой своеобразной горке всё ниже и ниже, Джон думал только о том, что ждёт его в конце вынужденного путешествия.

Томительного ожидания не получилось — спустя десять секунд после того, как он провалился в неизвестность, Стивенс почувствовал, что уклон стал меньше, а ещё через мгновение "поездка" закончилась.

Одежда от трения сильно нагрелась и потеряла товарный вид, аналогичные последствия остались на руках: на левой — ободранная до крови ладонь, на правой — часть ладони и пальцы первой фаланги, почти лишённые кожи (он так и не выпустил фонарик). Куда хуже было то, что приземлился Джон, естественно, на задницу, и задница эта теперь исключительно сильно болела. Нечто подобное он однажды испытал, когда катался с ледяной горки на санях, слетел с них и со всей силы рухнул пятой точкой на отшлифованный более удачливыми "наездниками" лёд. Ощущения сродни тем, что возникают при ударе в пах — даже дышать какое-то время не получается.

С трудом поднявшись и прислонившись к стене, Стивенс судорожно вдыхал и выдыхал уже отнюдь не свежий воздух, мысленно приказывая боли пройти.

И ещё он злился.

— Отлично прокатился, мать вашу! — сказал он во тьму перед собой. — Просто незабываемо! Доигрался, будь оно всё проклято!

Тьма не отреагировала. Где-то капала вода, гулко ударяясь о каменную поверхность; слабую унылую песню тянул едва улавливаемый ветерок; было холодно и как-то по-особенному мерзко — обычные ощущения для затхлых подземелий. В воздухе стоял запах плесени и отсыревшей земли, напомнивший Стивенсу кладбище, на котором ныне покоилась Эмили.

— Наверное, меня тут ждут, да? — вновь подал голос он, уже громче. — Ну тогда вперёд — обед прибыл! Где же вы, монстрики? Ау!

Эхо его голоса унеслось куда-то вперёд. Судя по тому, как звук распространялся, Джон решил, что он попал в какой-то длинный коридор. Луч фонаря выхватывал лишь покрытые грибком стены, выложенные кирпичной кладкой.