Три гроба - Джон Диксон Карр

кто-то специально спровоцировал приступ, то вы можете их отмести. И как ни странно, мы можем это подтвердить, так сказать, парами. Суть в том, что сегодня днем мы находились рядом с теми же людьми, что и прошлым вечером. Мы с Пифией, – он степенно поклонился в сторону Эрнестины Дюмон, – были в моем кабинете наверху. И насколько я понял, мисс Гримо и наш друг Мэнган сидели здесь…

Розетта помотала головой:

– Вам лучше услышать всю историю сначала. Бойд вам рассказал, что Дрэйман спустился сюда первым?

– Нет, я им ничего не рассказывал, – ответил Мэнган с ноткой горечи. – После всей этой суматохи с пальто мне хотелось, чтобы мою версию кто-нибудь подтвердил. – Он повернулся кругом, мышцы на его висках напряглись. – Это было около получаса назад. Мы с Розеттой сидели здесь вдвоем. Я поругался с Барнаби – ничего необычного, мы с ним все время ругаемся. Все кричали друг на друга и спорили насчет пальто, из-за чего мы потом все разбрелись по дому. Барнаби и вовсе ушел. Дрэймана я вообще не видел, потому что он все утро был у себя в комнате. Но! Как раз в этот момент Дрэйман вошел сюда, в гостиную, и спросил у меня, как он может с вами связаться.

– Вы хотите сказать, что он что-то обнаружил?

Розетта фыркнула:

– Или делал вид. Он вел себя очень таинственно. Вошел сюда, как Бойд говорит, своей нетвердой походкой, спросил, где вас найти. Бойд спросил у него, что случилось…

– Вел ли он себя так, словно он, хм, обнаружил что-то важное?

– Да, именно так он себя и вел. Мы чуть не подскочили…

– Почему?

– Вы бы тоже подскочили, – холодно ответила Розетта, – если бы были невиновны. – Она повела плечами, ее руки все еще были сложены на груди, словно она мерзла. – Мы у него спросили: «Что такое?» Он постоял, покачиваясь, и ответил: «Я обнаружил, что в моей комнате кое-что пропало, и это напомнило о том, что` я совсем забыл в отношении прошлого вечера». Мямлил что-то о выплывшем из подсознания воспоминании, все никак не мог четко его сформулировать. В итоге описал нам какую-то галлюцинацию: якобы, когда он вчера лежал в кровати, только выпив снотворного, к нему в комнату кто-то вошел.

– До совершения преступления?

– Да.

– Кто вошел к нему в комнату?

– В том-то и загвоздка! Он либо не знал, либо не хотел говорить, а может, это все ему просто приснилось. Думаю, последнее. Других вариантов предлагать не буду. – Тон Розетты все еще был холоден. – Когда мы задали ему уточняющий вопрос, он попросту постучал по голове и увильнул от прямого ответа, сказав: «Я правда не могу вам на это ответить» – в этой своей манере, которая так раздражает… Боже! Ненавижу, когда люди не говорят прямо, что они имеют в виду. Мы оба довольно сильно рассердились…

– Он тогда еще был в порядке, – сказал Мэнган, чья нервозность, судя по всему, только росла. – Ох, если бы я дальше не ляпнул…

– Ляпнули – что? – быстро спросил Хэдли.

Мэнган втянул голову в плечи и уныло уставился в огонь:

– Я сказал: «Ну раз вы сделали такое большое открытие, почему бы вам не подняться наверх, прямо на место ужасного убийства? Может, вам удастся еще что-нибудь обнаружить?» Да, я еще как язвил! Но он принял мои слова всерьез. Смотрел на меня с минуту, потом ответил: «Да, думаю, я так и сделаю. Мне лучше убедиться». И после этих слов пошел наверх. Минут через двадцать мы услышали странный шум, как будто внизу что-то застучало… Все это время мы не покидали гостиной, но… – Мэнган неожиданно осекся.

– Раз уж начал, договаривай, – сказала ему Розетта с удивительной бесстрастностью. – Мне все равно, что об этом кто-то узнает. Я хотела подняться наверх и понаблюдать за ним. Но мы не стали. И двадцать минут спустя мы услышали, как он на ощупь спускается вниз. Потом, видимо как раз в тот момент, когда он достиг последней ступеньки, мы услышали звук, словно кто-то подавился, а потом приглушенный звук удара. Бойд открыл дверь, и мы увидели, как он лежит в коридоре, скрючившись. У него все лицо налилось кровью, даже вены на лбу вздулись и стали ярко-синими. Ужасное зрелище! Разумеется, мы сразу же послали за врачом. Дрэйман ничего не сказал, только все лепетал «дымоходы» и «фейерверки».

Эрнестина Дюмон сохраняла невозмутимость, неподвижно глядя в огонь. Миллс сделал пружинистый шаг вперед.

– Если вы позволите мне продолжить эту историю, – сказал он, наклонив голову, – думаю, я смогу заполнить этот двадцатиминутный промежуток. Если Пифия, конечно, не против…

– Ишь ты! – негодующе воскликнула женщина. Когда она подняла голову, на ее лицо упала тень – его выражение было жестким, как китовый ус, и Рэмпола напугал блеск ее глаз. – Ты просто не можешь не прикидываться дурачком? Пифия то, Пифия это. Очень хорошо. Я тебе сейчас вот что скажу. Во мне достаточно пифийской проницательности, чтобы понять, насколько тебе не нравится бедняга Дрэйман. И моя малышка Розетта его тоже недолюбливает. Бог ты мой! Да что вы знаете о людях, о сопереживании, о… Дрэйман – хороший человек, пусть он даже чуточку не в себе. Может, он и ошибся. Может быть, его сознание и затуманено лекарствами. Однако у него доброе сердце, и, если он умрет, я буду молиться за его душу.

– Могу ли я, э-э, продолжить? – решительно спросил Миллс.

– Да, ты можешь продолжить, – в той же манере ответила мадам Дюмон и снова погрузилась в отрешенное молчание.

– Мы с Пифией находились в моем кабинете на верхнем этаже, который, как вы знаете, расположен напротив кабинета Гримо. Дверь, опять же, была открыта. Я разбирался с некоторыми бумагами, когда заметил, что Дрэйман поднялся наверх и идет к кабинету Гримо…

– Вам известно, что он там делал? – спросил Хэдли.

– К сожалению, нет. Он закрыл дверь. Я даже с помощью дедукции не смог бы догадаться, что он там мог делать, потому что я ничего не слышал. Некоторое время спустя он вышел, находясь в состоянии, которое я могу описать словами «запыхавшийся» и «нетвердо стоящий на ногах».

– Что вы имеете в виду?

Миллс нахмурился:

– К сожалению, сэр, я не сумею выразиться точнее. Я только могу сказать, что у меня возникло ощущение, будто он занимался тяжелым физическим трудом. Вне всяких сомнений, деятельность в комнате либо ускорила ухудшение его состояния, либо стала его причиной, потому что у него явно наблюдались симптомы апоплексического удара. Тут я вынужден немного поправить Пифию, потому что к его сердцу