Логово белого червя - Брэм Стокер

Завопив, я проснулась. Спальню освещала почти догоревшая свеча, и при свете ее огонька я разглядела стоящую в ногах кровати, чуть справа, женскую фигуру, облаченную в просторное черное одеяние и с распущенными по плечам волосами. Фигура застыла с каменной неподвижностью — ни малейшего движения, ни дыхания. Пока я ее разглядывала, фигура как-то неуловимо переместилась и приблизилась к двери, потом еще ближе… дверь распахнулась, и она выскользнула в коридор.

Меня окатила волна облегчения, я вновь смогла дышать и двигаться. Мне сразу же пришла в голову мысль, что Кармилла решила меня разыграть и что я забыла запереть дверь. Я подбежала к двери, но она, как всегда, была заперта изнутри. Я побоялась ее открыть, охваченная ужасом. Прыгнув обратно в постель, я накрылась с головой и пролежала до утра скорее мертвая, чем живая.

Глава 7. Угасание

Вряд ли мне удастся поведать вам об ужасе, с каким я даже сейчас вспоминаю о событиях той ночи. То был не временный, постепенно тающий ужас, остающийся после сна. Напротив, казалось, что со временем он лишь нарастает и копится в комнате и даже мебели, ставших свидетелями ночного явления.

На следующий день я не могла даже на миг остаться одна. Мне следовало бы рассказать обо всем отцу, но я этого не сделала по двум противоположным причинам. Мне то казалось, что он посмеется над моим рассказом, а я терпеть не могу, когда со мной обращаются как с шутом, то я опасалась, что он решит, будто меня поразил таинственный недуг, наводящий ужас на округу. Я же не чувствовала никакого недомогания, и боялась встревожить отца.

Мне же было вполне уютно с моими добродушными компаньонками, мадам Перродон и жизнерадостной мадемуазель Лафонтен. Обе заметили, что я не в духе и нервничаю, и я рассказала им о том, что тяжелым грузом лежало у меня на сердце.

Мадемуазель рассмеялась, но мне показалось, что мадам Перродон встревожилась.

— Кстати, — заметила мадемуазель, все еще смеясь, — на липовой алее, что под окнами Кармиллы, водятся привидения!

— Чушь! — воскликнула мадам, которой эта тема явно показалась неподходящей. — И кто тебе об этом сказал, дорогая?

— Мартин сказал, что был там дважды перед рассветом, когда чинил старую калитку, и оба раза видел одну и ту же женскую фигуру, шагающую по липовой аллее.

— И еще не раз увидит, пока коров будут доить на пастбище у реки, — сказала мадам.

— Возможно, но Мартин был очень напуган, и таким испуганным я его никогда не видела.

— Только не говорите ни слова Кармилле, потому что аллея видна из ее окна, — попросила я, — ибо она еще большая трусиха, чем я, если такое возможно.

Кармилла в тот день спустилась еще позднее обычного.

— Я этой ночью так испугалась, — поведала она, едва мы остались наедине. — И я уверена, что со мной произошло бы нечто ужасное, если бы не амулет, который я купила у бедного горбуна. А я так его обидела! Мне приснилось, будто вокруг моей кровати кто-то ходит, я проснулась от страха, и мне действительно на несколько секунд показалось, что я вижу возле камина темную фигуру. Но я нащупала под подушкой амулет, и едва я его коснулась, как фигура исчезла. И я совершенно уверена, что, не будь у меня амулета, из темноты показалось бы нечто страшное и задушило бы меня, как тех несчастных, о которых нам рассказывали.

— А теперь послушай меня, — начала я и пересказала свое приключение. Мой рассказ ужаснул ее еще больше.

— Твой амулет лежал рядом? — встревоженно спросила она.

— Нет, я бросила его в китайскую вазу, что стоит в гостиной. Но я непременно возьму его сегодня ночью в спальню, раз ты так в него веришь.

Сейчас, по прошествии стольких лет, я не могу рассказать и даже вспомнить, как мне удалось преодолеть свой ужас настолько, чтобы лечь на следующую ночь спать одной. Мне смутно припоминается, что я приколола амулет к подушке. Заснула я почти мгновенно и всю ночь спала даже крепче, чем обычно.

Следующую ночь я проспала столь же спокойно. Сон мой был восхитительно глубок и лишен сновидений. Но проснулась я с ощущением вялости и меланхолии, которые, однако, показались мне почти уютными.

— Вот видишь, я же тебе говорила! — воскликнула Кармилла, когда я описала ей свой безмятежный сон, — Я тоже прекрасно спала этой ночью, потому что приколола амулет на грудь к ночной рубашке. А прошлой ночью он лежал слишком далеко. И я не сомневаюсь, что все это нам померещилось, кроме снов. Я прежде думала, что сны возникают из-за дурного настроения, но доктор сказал, что это чепуха. Лишь проходящая мимо лихорадка или иная болезнь, сказал он, частенько стучит в дверь, но, не в силах войти, идет дальше, оставляя лишь тревожные сны.

— А как по-твоему, что такое этот амулет? — спросила я.

— Он чем-то или окурен, или пропитан и действует как средство против малярии.

— Значит, он воздействует только на тело?

— Несомненно. Ты ведь не веришь, что ленточки или аптечный запах могут отпугнуть дурное настроение? Нет, это витающие в воздухе болезни начинают атаку, действуя на нервы, и через них заражают мозг, а амулет отгоняет их прежде, чем им это удается. Именно так, я уверена, и действует амулет. В нем нет ничего магического, все естественное.

Мне стало бы спокойнее на душе, если бы я смогла полностью согласиться с Кармиллой, но я все же постаралась это сделать, насколько смогла, и тревога моя немного отступила.

Несколько ночей я крепко спала, но все равно каждое утро вставала по-прежнему разбитой, а весь день меня одолевала вялость. Я чувствовала, что меняюсь. Меня окутывала странная меланхолия, от которой я не могла избавиться. Стали появляться мысли о смерти, и идея о том, что я медленно угасаю, постепенно овладела моей душой, но, как ни странно, я ее даже приветствовала. Хоть она и была печальной, она навевала удивительное спокойствие. В чем бы ни заключалась причина, душа моя с этим смирилась. И я не признала бы себя больной, не собиралась говорить об этом отцу или соглашаться на визит доктора.

Кармилла проявляла ко мне еще большую преданность, а ее странные приступы восторженного обожания стали чаще. Чем больше слабели мои силы и дух, тем более пылкими становились ее обращенные на меня взгляды, которые всегда шокировали меня подобно кратким вспышкам безумия. Сама того не подозревая, я оказалась на весьма развившейся стадии самой странной из болезней, от которой когда-либо страдал любой из смертных. Ее ранние симптомы обладали неотразимой притягательностью, более чем компенсировавшей для меня ее разрушительный эффект. Эта притягательность постепенно возрастала, пока не достигла определенной степени, за которой к ней стало примешиваться постоянно нарастающее ощущение ужаса, которое, как вы еще узнаете из моего повествования, лишило красок и извратило всю мою привычную жизнь.