Логово белого червя - Брэм Стокер

И верно, я быстро убедилась в справедливости ее слов. Потом мы долго разговаривали, и она была очень оживлена, а остаток того вечера прошел даже без намека на то, что я назвала ее «страстной влюбленностью» — то есть тех ее безумных слов и взглядов, которые меня смущали и даже пугали. Но в тот же вечер произошло событие, направившее мои мысли в совершенно ином направлении и ненадолго вдохнувшее энергию даже в апатичную Кармиллу.

Глава 6. Весьма странные муки

Когда мы вернулись в гостиную и сели пить кофе и шоколад, Кармилла, хотя и отказалась от всего, уже выглядела совершенно как всегда. Вскоре к нам присоединились обе гувернантки, и мы немного поиграли в карты. Посреди игры в гостиную пришел и отец — выпить, как он говорил, «подносик чая».

Когда мы кончили играть, он сел на кушетку рядом с Кармиллой и спросил ее, немного встревоженно, не получала ли она известий от матери.

— Нет, — ответила Кармилла.

Тогда отец спросил, не знает ли она, куда можно отправить ей письмо.

— Я не могу этого сказать, — сказала Кармилла, — но уже подумываю о том, чтобы покинуть вас. Вы уже были слишком гостеприимны и добры ко мне. Я доставила вам бесконечно много хлопот, и мне хочется завтра же отправиться в путь следом за матерью. Мне известно, где я в конце концов отыщу ее, хотя пока не имею права говорить это вам.

— Даже и не думай! — воскликнул отец, к моему великому облегчению. — Мы не можем себе позволить потерять тебя, и я соглашусь на твой отъезд, только если передам тебя заботам матери, которая попросила тебя остаться у нас до ее возвращения. Я был бы очень счастлив узнать, что ты получила от нее весточку, но сегодня вечером известия о распространении таинственной болезни, начавшейся в наших краях, стали еще более угрожающими, и, моя дорогая гостья, я ощутил еще большую ответственность за тебя, не имея советов от твоей матери. Но я сделаю все, что в моих силах, и в одном я уверен — тебе не следует даже думать о том, чтобы покинуть нас без прямого распоряжения матери. Нам и без этого будет нелегко с тобой расставаться.

— Спасибо, сэр, тысячу раз спасибо вам за гостеприимство, — ответила она, робко улыбаясь. — Все вы были слишком добры ко мне, и я очень редко была так счастлива, как здесь, в вашем замечательном замке, окруженная вашей заботой, и в обществе вашей дражайшей дочери.

Услышав сии слова, отец галантно поцеловал ей руку, улыбаясь и весьма польщенный ее краткой речью.

Как и обычно, я сопроводила Кармиллу в ее комнату. Там я села, и мы немного поболтали, пока она готовилась к сну.

— Как ты думаешь, — спросила я наконец, — сможешь ли ты когда-нибудь рассказать о себе все?

Она обернулась, улыбаясь, но не ответила, продолжая лишь улыбаться.

— Ты мне даже не ответишь? А, ты не хочешь огорчать меня отказом… Значит, мне вообще не следовало спрашивать.

— Отнюдь, у тебя есть полное право спрашивать меня и об этом, и о чем угодно. Ты даже не представляешь, как ты дорога мне и насколько я тебе доверяю. Но я связана обетом молчания куда более крепким, чем у любой монахини, и не смею пока рассказать свою историю даже тебе. Однако день, когда ты узнаешь все, уже очень близок. Ты можешь считать меня жестокой и даже эгоистичной, но любовь всегда эгоистична, и чем она сильнее, тем более она эгоистична. Ты даже вообразить не можешь, насколько я ревнива. Ты должна быть со мной, любя меня, до самой смерти. И, даже ненавидя, ты все равно должна быть со мной до смерти и далее. Пусть я апатична, но я не знаю такого слова, как «равнодушие».

— Ах, Кармилла, ты опять начала нести всякую чепуху, — резко ответила я.

— Это говорю не я, хоть я и глупая дурочка, полная капризов и прихотей; но ради тебя стану говорить как мудрец. Ты была когда-нибудь на балу?

— Нет. Какие здесь могут быть балы? А каково это? Наверное, очаровательно…

— Да я почти и забыла. Это было так давно.

Я рассмеялась:

— Не такая уж ты и старуха. И вряд ли могла забыть свой первый бал.

— Я помню все, но с усилием. И вижу все, как ныряльщики видят то, что находится над ними — сквозь плотную толщу воды, покрытую рябью, но прозрачную. Рее изменилось после той ночи, которая замутила картину и заставила ее краски поблекнуть. Тогда меня едва не убили в постели, ранив сюда, — она коснулась груди, — и с тех пор я уже никогда не была прежней.

— Ты едва не умерла?

— Да, то была очень… жестокая любовь… странная любовь, которая могла отнять мою жизнь. Любовь требует жертв. А жертв без крови не бывает. Но давай спать. Я так устала. Не знаю даже, хватит ли у меня сейчас сил встать и запереть дверь.

Она лежала, положив голову на подушку и засунув крохотные ручки под щеку, прикрытую густыми волнистыми волосами, ее блестящие глаза следили за каждым моим движением, а на губах застыла робкая улыбка, которую я не могла понять.

Я пожелала ей спокойной ночи и выскользнула из ее комнаты, охваченная каким-то странным предчувствием.

Я нередко гадала, молится ли наша прелестная гостья хоть когда-нибудь? Уж я точно ни разу не видела ее на коленях. По утрам она спускалась очень поздно, когда наша семья уже заканчивала молитвы, а по вечерам никогда не покидала гостиную, чтобы присоединиться к нашим кратким семейным молитвам в зале.

Если бы она не упомянула случайно в разговоре, что крещена, то я вообще усомнилась бы в том, что она христианка. Я ни разу не услышала от нее даже слова о религии. И если бы я знала мир лучше, то это конкретное пренебрежение или антипатия не удивило бы меня столь сильно.

Предосторожности нервных людей заразительны, а люди со сходными темпераментами обязательно начинают со временем их имитировать. Вот и я приобрела привычку Кармиллы запирать на ночь дверь спальни, забив себе голову ее опасениями насчет полуночных вторжений и крадущихся убийц. Переняла я также и ее привычку быстро осматривать перед сном комнату и проверять, не «затаился» ли в укромном месте убийца или грабитель.

Приняв сии мудрые меры предосторожности, я улеглась в постель и заснула. В спальне горела свеча. То была уже моя, очень давняя привычка, и ничто не смогло бы побудить меня с ней расстаться.

Оградив себя подобным образом, я могла спать спокойно. Но сны проникают сквозь каменные стены, освещают темные комнаты или затеняют освещенные, а их персонажи приходят и уходят как им вздумается, насмехаясь над дверями и запорами.

В ту ночь мне приснился сон, ставший началом очень странных мучений.

Я не могу назвать его кошмарным сном, ибо четко сознавала, что сплю. Но я в равной мере сознавала и то, что нахожусь в своей комнате и лежу в постели, то есть все происходит именно так, как на самом деле. Я видела (или воображала, что видела) комнату и мебель в ней точно такими же, как перед сном, но имелось и единственное исключение — в спальне было очень темно. И еще я увидела, как в ногах постели что-то движется — нечто такое, что я поначалу не смогла четко распознать. Но вскоре я увидела, что это угольно-черное животное, напоминающее чудовищных размеров кота. В длину оно было фута четыре, а то и пять, потому что, проходя по коврику перед камином, имело такой же размер. Животное ходило взад-вперед со зловещей неутомимостью посаженного в клетку зверя. Я не смогла закричать, хотя, как вы сами понимаете, перепугалась ужасно. Животное расхаживало все быстрее, а в спальне становилось все темнее и темнее, пока я вообще перестала видеть что-либо, кроме его глаз. И тут животное легко вспрыгнуло на кровать. Два широко расставленных глаза приблизились к моему лицу, и я внезапно ощутила жалящую боль, точно мне в грудь на расстоянии одного-двух дюймов одна от другой вонзились две длинные иглы.