Нашествие 1812 - Екатерина Владимировна Глаголева

французская сейчас не в лучшем виде. Кавалерия обезлошадела; генерал Ларибуазьер, командующий саперами, был вынужден отдать паклю в госпитали – для раненых не хватает корпии! Во Франции объявлен рекрутский набор, намечавшийся на следующий год, но людские ресурсы не бесконечны. Надо было остаться в Смоленске и ждать. Или вернуться обратно в Витебск и ждать там. Кстати, еще не поздно остановиться. Лицо Наполеона мгновенно замкнулось, сделавшись холодным и надменным.

– Вы стали слишком русским, господин герцог Виченцский, – произнес он ледяным тоном. – Ступайте, я вас не держу.

«Друг мой, – писал император вечером Марии-Луизе, – я получил твое письмо; похоже, в Париже настала жара, это продлится до 15 сентября. Я здоров. У нас здесь осень. Ты пишешь, что маленький король совершенно поправился, я очень рад. Поцелуй его за меня два раза. Мне приятно, что рисунки Денона о моих походах тебя развлекают. Ты считаешь, что я подвергался большой опасности. Я веду войну уже 19 лет, я давал сражения и осаждал города в Европе, в Азии, в Африке. Я поспешу закончить эту кампанию, чтобы поскорее увидеть тебя и выказать тебе все чувства, которые ты мне внушаешь. Прощай, моя дорогая. Искренне твой, Нап.».

* * *

«Здесь мне поручено от Государя было сделать большой шар, на котором 50 человек полетят куда захотят и по ветру и против ветра; а что от него будет, узнаете и порадуетесь. Если погода будет хороша, то завтра или послезавтра ко мне будет маленький шар для пробы. Я вам заявляю, чтобы вы, увидя его, не подумали, что это от злодея, а он сделан к его вреду и погибели».

Глинка прочел эту афишку вслух; мужики почесали в затылке, переспросили раза два, кто полетит, куда и зачем, махнули рукой, не получив вразумительного ответа, и пошли по своим делам. У другой такой же афишки какой-то оратор со знающим видом рассказывал слушателям, что на Воробьевых горах строят огромный шар, который поднимется в небеса и прольет на войска Наполеона огненный дождь. Сергей Николаевич отправился на Лубянку, чтобы разузнать всё как следует у генерал-губернатора.

Граф Ростопчин выслушал его с веселым интересом, сказал, что всё верно, только большой шар еще не готов, а завтра будет опыт с маленьким, который поднимает пять человек; если угодно, Глинка может занять место в корзине.

Сергей Николаевич смотрел на него с недоверием: шутит он или серьезно? В патриотизме и верности графа государю сомневаться не приходилось, однако он вполне способен подбросить народу выдумку для заглушения тревог от близкой опасности. Полноте, существует ли сей шар в реальности? А может быть, это иносказание и граф имеет в виду совсем иное?

– Нет, благодарю вас, ваше сиятельство, – отвечал Глинка. – Я как первый московский ратник стану в нужный час в ряды ополчения, но ни к какому возвышению я не привык – ни в небеса, ни по службе: на высоте у меня закружится голова.

Опыт с малым шаром не состоялся; в своей записке графу Леппих объяснил, что встретил множество непредвиденных затруднений: помощники его неопытны, он должен каждой мелочью заниматься сам, а по незнанию русского языка, управляться с одними немцами. Но теперь всё устроилось, почти весь шар наполнен воздухом, завтра к полудню он поднимется выше сада и будет виден из Москвы в зрительную трубу.

Кутузов тоже прислал письмо из-под Можайска:

«С сокрушенным сердцем известился я, что увеличенные на счет действий армий наших слухи, рассеиваемые неблагонамеренными людьми, нарушают спокойствие жителей Москвы и доводят их до отчаяния. Я прошу покорнейше Ваше сиятельство успокоить и уверить их, что войска наши не достигли еще этого расслабления и истощения, в каковом, может быть, стараются их представить. Напротив того, все воины, не имев еще доныне генерального сражения, оживляясь свойственным им духом храбрости, ожидают с последним нетерпением минуты запечатлеть кровью преданность свою августейшему Престолу и Отечеству. Все движения были доселе направляемы к сей единой цели и к спасению первопрестольного града Москвы. Да благословит Всевышний сии предприятия наши; сие должно быть молением всех сынов России. Прошу Ваше сиятельство уверить всех московских жителей моими сединами, что еще не было ни одного сражения с передовыми войсками, где бы наши не одерживали поверхности, а что не доходило до главного сражения, то сие зависит от нас, главнокомандующих».

* * *

Из Дурыкино предполагалось выступить на рассвете к Бородино, но накануне вечером Кутузов изменил диспозицию, направил армию к Колоцкому монастырю и определил дать сражение там, о чём известил графа Ростопчина, приглашая его приехать. Начали строить укрепления, однако и эта позиция оказалась неудобной: правый фланг располагался на господствующих высотах, но позади него лежала тесная и заселенная равнина. У монастыря оставили арьергард, а обеим армиям приказали идти еще двенадцать верст к селу Бородино близ Москвы-реки. Главнокомандующий прибыл туда первым, осмотрел выбранную Толем позицию и остался ею недоволен.

Багратион начинал закипать: насмешку тут творят над ними, что ли? Ищем, ищем позицию – та плоха, эта нехороша, и всё хуже и хуже находим. Вот так гуся поставили князем и вождем! Впору пожалеть о Барклае. Боялись, что лифляндец француза в Москву приведет, так и этот туда же стремится! Если не повелели ему особо, чтоб наступать, так он и не станет, он более к миру близкий человек – вон, с турками как договор обделал, любо-дорого глядеть, три года кровавых трудов одним махом перечеркнул! А ныне Багратиона и подчиненных его приятно потешили за службу: из попов да в дьяконы, даже спасибо не сказали. Одно хорошо: не Петру Ивановичу теперь за всё отвечать.

«Позиция не слишком выгодная, – думал Барклай, обводя ее взглядом. – Когда Наполеон встанет здесь, на этом холме, она откроется ему, как на ладони, резервы и спрятать некуда. Правое крыло упирается в лес с большими засеками, впереди него течет речка Колоча в крутых, неприступных берегах; через нее перекинут мост к селу Бородино, занятому авангардом. Это хорошо. Рядом с лесом – широкое поле, раздолье для кавалерии; там строят укрепления. Допустим. В центре позиции, перед линиями войск, – господствующая высота, к ней примыкает левое крыло. И это неплохо. Однако на картечный выстрел от возвышенности – поле с глубоким Семеновским оврагом, в котором течет ручей, за ним лежит частый лес. Слева от оврага – селение Шевардино, на высоте рядом с ним строят редут, отделенный от густого леса тесной долиной; эта долина – единственное место для действия кавалерии на всём левом крыле. Везде кусты, позади линии – непроходимые леса, в тылу – глубокая