Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6 - Тим Милн

Агент — существо совершенно иного рода. Он может быть любой национальности и социального происхождения. Смысл его существования проистекает из того, что он находится в положении (часто связанном с его работой), которое дает ему доступ, прямой или косвенный, к необходимой информации либо позволяет выполнить какие-то другие услуги для завербовавшей его разведывательной службы. Обычно ему в какой-то степени необходимо предать доверие, оказанное его фирмой, отделом и пр., — зачастую для того, чтобы шпионить против собственной страны. Его личная свобода, даже жизнь могут подвергаться опасности. Его «хозяев» из иностранной разведки интересуют два конкретных вопроса: не является ли он двойным агентом, который тайно работает против них? И, с другой стороны, не подвергается ли он чрезмерному риску ареста и допроса? Само собой разумеется, что агенту нельзя позволить знать о службе, на которую он работает, больше положенного… В британской СИС Ким Филби конечно же был офицером — вплоть до своей вынужденной отставки в 1951 году. В советской же службе — по всем традиционным критериям — он являлся агентом, по крайней мере до тех пор, пока наконец не сбежал в СССР. Филби и в самом деле допускает, что большая часть его работы сосредоточена в областях, которую «обычно — в британской и американской практике — выполняют агенты»; себя он при этом именует агентом, «проникшим в разведывательную службу противника». Можно утверждать, что претензии Кима на статус офицера попросту не соответствуют действительности. То есть тем самым он выполнял определенную задачу КГБ — например, содействовать вербовке других потенциальных шпионов. Как намекает нам Хью Тревор-Роупер, частью советской стратегии было прославить своих шпионов, но никогда не признать, что они фактически таковыми являлись1.

Существуют независимые свидетельства того, что Ким очень рано обрел необычный статус в глазах своих советских хозяев. Вальтер Кривицкий, сбежавший еще в октябре 1937 года, впоследствии сообщил британским следователям, что советская разведка направила в Испанию одного молодого английского журналиста. Кривицкий знал об этом, хотя Кима послали туда лишь несколькими месяцами ранее и Кривицкий не имел к нему особого интереса. Новые детали можно почерпнуть из истории Александра Орлова, который дезертировал в 1938 году. Как пишет Гордон Брук-Шеферд в своей книге «Перелетные птицы»2, Орлов утверждал, что приблизительно в 1937 году ему довелось беседовать с неким Кисловым из парижского отделения НКВД. Речь шла о возможности обнаружения русского агента в Испании, который в чрезвычайной ситуации готов был выйти в радиоэфир. Кислов сказал, что у него есть первоклассный агент, британский журналист, но использовать его нет никакой возможности, потому что он заикается. Поскольку Орлов сообщил об этом только в 1970 году, когда о Киме Филби было уже все известно, ценность этого заявления весьма сомнительна. Но если сама история верна, значит, Ким Филби (скорее всего, не по имени, а по роду своей деятельности) к 1937 году уже был хорошо известен двум из немногих довоенных перебежчиков.

Что же он такого сделал, раз о нем заговорили русские, столь озабоченные вопросами безопасности? Попробуем сделать собственную оценку на основе имеющихся документов. По словам Элизабет Монро, которая основывается на документальных источниках, в то время Ким рассчитывал поступить на государственную службу3 и обратился с соответствующим запросом. Из трех названных им поручителей двое — причем оба преподаватели Кембриджа — не смогли рекомендовать Филби для административной работы ввиду его слишком сильных политических симпатий. Ким, очевидно только что вернувшись из Вены, помчался в Кембридж, чтобы как-то уладить эту проблему. Было согласовано, что он не станет участвовать в конкурсе, и, таким образом, сомнения его поручителей официально так и не были зарегистрированы. Его отец, Сент-Джон Филби, узнав об этом, пришел в ярость. Он требовал, чтобы сын боролся до конца, но Ким не стал. По-видимому, с того самого момента, когда возникли трудности, он постарался сделать все, чтобы никто впоследствии ему этого не припомнил. Вероятный вывод из всего этого заключается в том, что в жизни Кима Филби произошла важная перемена, после которой он стремился очистить свой послужной список.

Это был как раз период его работы в Review of Reviews. Одновременно он проходил у русских подготовку во время тайных встреч в «отдаленных местах» Лондона. Его личный доступ к полезной непубличной информации в то время был, конечно, минимален, и едва ли он знал больше, чем я, который трудился в рекламной фирме, выдумывая звучные слоганы для Bovril или пародии для Guinness.

Во введении к своей книге Ким делает странное утверждение, относящееся к упомянутому периоду: «За первые пару лет мне удалось не так много, хотя я опередил Гордона Лонсдейла, раньше его на десять лет проникнув в Школу восточных исследований лондонского университета» (Школа востоковедения — School of Oriental and African Studies (SOAS). Не знаю, почему в середине 1930-х у Кима должны были возникнуть какие-то связи с этой школой (в 1938 году она была переименована в Школу восточных и африканских исследований (Школа африканистики и востоковедения), хотя обычно использовалось старое название), и можно лишь предполагать, что он нуждался в информации о Ближнем Востоке или других территориях в связи со своей работой в Review of Reviews. Гордон Лонсдейл учился в вышеупомянутой школе в 1955–1957 годах. По-видимому, Ким имел в виду «двадцать лет»: вполне очевидно, что, ссылаясь на свое «проникновение», он имеет в виду период 1930-х годов. Странно, однако, ведь он мог пойти в SOAS в 1946–1947 годах, чтобы перед своим назначением в Стамбул взять уроки турецкого; в Дипломатической службе это было общепринято.

В 1936 году Ким вступил в англо-германское товарищество и участвовал в неудачной попытке выпуска отраслевого журнала. Несмотря на то что это якобы было связано с посещениями министерства пропаганды в Берлине и знакомством с самим Риббентропом и хотя сам Ким утверждает, что публичные и секретные связи между Великобританией и Германией тогда представляли серьезный интерес для русских, я все же склонен считать, что едва ли он раздобыл какую-то важную секретную информацию. Открытое сотрудничество между Великобританией и Германией вряд ли требовало привлечения хорошо обученного и способного тайного агента (который к тому же подвергся бы большому риску). Можно ли было деятельность англо-германского товарищества считать составляющей тайных связей между двумя странами? Большая часть представляла публичный материал, о котором добросовестный журналист обычно расскажет намного лучше, чем секретный агент. Возможно, разведка и могла там почерпнуть для себя кое-что полезное, но, скорее всего, русские считали участие Кима Филби отчасти как своего рода помощь в борьбе с одолевавшими его левыми взглядами, а отчасти как этап его подготовки в качестве советского иностранного агента.