Искры. Подпольные историки Китая и их битва за будущее - Ian Johnson
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ву рад возникшей общественной дискуссии, но не тому, как Сонг подвергся нападкам. "Я думал, что либеральные интеллектуалы будут аплодировать нам за то, что мы пытаемся развернуть дискуссию", - сказал он нашей группе. "Но после всей этой критики Сон Бинбина, кто будет извиняться в будущем?"
Писатели, собравшиеся за столом, сразу же заговорили. Одни поддерживали Ву, говоря, что он сделал все, что мог. Другие говорили, что понимают нежелание некоторых принять извинения Сонг, отмечая, что Сонг и ее друзья до сих пор не могут сказать, кто из них на самом деле побил заместителя директора. Группа спорила снова и снова.
"Дело в том, что если они были красногвардейцами, то находились под контролем Сонга".
"Они знают, кто это сделал, почему же они не говорят?"
"К чему бы это? Это закончится самоубийством".
"Китайское общество может принять только извинения, но не объяснения".
"Она оправдалась, но извинилась".
"Высшие уровни не хотят этого, потому что считают, что это вызовет конфликты. Вот почему никто больше не сообщает об извинениях".
"Не забывайте, что Бьян был высшим чиновником коммунистической партии в школе. Если сказать так - они забили до смерти высшего чиновника коммунистической партии в школе - ха-ха, если так рассуждать, то Запад может это принять. Люди, которые забили ее до смерти, были героями-антикоммунистами!"
Все остановились и посмотрели на того, кто произнес эту мрачную шутку. Он немного смущенно опустил глаза. "Это была шутка, простите".
После нескольких часов обсуждения встреча была почти закончена. Чайные листья были израсходованы, и никто не стал добавлять больше воды. Скоро люди разойдутся по домам и вернутся из этого безликого подразделения в город, туда, где почти полвека назад началась Культурная революция.
Но сначала выступил Инь Хунбяо. Он - специалист по международным отношениям Пекинского университета, который также пишет о студенческом насилии. Как и почти все, кто участвует в "Памяти", Инь не занимает официальной должности в этой области, поскольку университеты, даже такие известные, как Пекинский, не поощряют или запрещают исследования и преподавание новейшей истории Китая. Но он много писал на эту тему, и остальные внимательно слушали. Инь напомнил им, что такие люди, как Сун, были в то время подростками.
"Дети могут совершать преступления, но нужно спросить, кто их воспитал?" Он говорил медленно и смотрел на остальных, собравшихся вокруг деревянного стола. "Кто их поощрял?" - продолжил он. "Мы хотим, чтобы они извинились, но не должны ли извиниться и другие?"
В комнате воцарилась тишина, все погрузились в раздумья. Затем они заговорили, бессвязно, но страстно и настоятельно: прошлое Китая столкнулось с его будущим.
Память: Кафе Ти Лю
Уанг Зеронг находится в изгнании, живет в горах, где содержит небольшой постоялый двор для путешественников. Это описание может вызвать в воображении мечтательную картину, написанную китайской тушью, с несколькими крошечными фигурками, пробирающимися по крутой тропинке, над которой возвышаются покрытые соснами вершины, клубящиеся облака и стремительные реки.
Реальность Хуанга несколько иная. Он живет в центре туристической ловушки - "древнего города" Цзецзы. Он расположен в 50 километрах к западу от Чэнду. К северу от него находится одна из самых священных гор в Китае - гора Цинчэн, считающаяся местом зарождения единственной коренной религии Китая - даосизма. Близлежащие холмы покрыты сосновыми лесами и усеяны небольшими храмами. Но все исторические сооружения, которые когда-то были в Цзецзы, перегружены шаблонами китайских туристических мест: недавно вымощенные кирпичом улицы, фонари в китайском стиле из пластика и стали, оставшийся храм с потрепанным священником, продающим входные билеты и благовония, и оккупационная армия торговцев, управляющих закусочными, барами и домиками.
Одна из таких гостиниц принадлежит Хуангу. Он купил ее в 2015 году, когда в возрасте 82 лет вышел из тюрьмы за ведение нелегального бизнеса. Этим бизнесом был один из самых известных неофициальных исторических журналов в Китае: Small Scars of the Past, или wangshi weihen. Каждый месяц в течение десяти лет он и команда добровольцев публиковали воспоминания об эпохе Мао. Экземпляры "Маленьких шрамов" бесплатно рассылались подписчикам через курьера, поскольку почта не справлялась с публикацией. По его подсчетам, он потратил более 1 млн юаней, или около 150 000 долларов, из собственных средств на оплату доставки. Когда топор неизбежно опустился, он был наказан за то, что журнал выпускался без номера kanhao, или номера издания, который правительство присваивает книгам и периодическим изданиям; без него они считаются незаконными.
Падение Хуанга было предопределено. В нем не было ни академического лоска Remembrance, ни цифровой смекалки фильмов Ай Сяомина, ни "кошки-мышки" журналистики Цзян Сюэ. Она была такой же откровенной, как и все работы молодых людей, но без защит и уловок, возможных в цифровых изданиях. Напечатанные на бумаге формата А4 и скрепленные степлером, они рассылались по почте в четыре конца Китая, каждый выпуск представлял собой обвинительный акт в адрес отца-основателя Народной Республики Мао Цзэдуна. Это было так же тонко, как и псевдоним Хуанга: Тие Лю, или "расплавленное железо". На каждом номере красовался девиз журнала: "Отказаться от забвения. Смотреть в лицо истории. Поддерживать реформы. Продвигайте демократию".
Хуанг часто фокусировался на Антиправой кампании и последовавшей за ней цепной реакции катастроф, но он включал в свой рассказ и события вплоть до эпохи Си Цзиньпина. Хуан работал журналистом в газете Sichuan Daily, которая, как и все газеты в Китае, является государственной. За высказывания на вполне безобидные темы он был объявлен правым в 1957 году и отправлен в трудовой лагерь. Как и другие представители той эпохи, его имя было очищено в 1980 году, когда секретарь реформистской партии Ху Яобан попытался исправить некоторые ошибки эпохи Мао.
Хуанг покинул газету в возрасте 52 лет, в 1985 году, и стал предпринимателем. Он вкладывал деньги в компании и вел журналы о частном предпринимательстве, рассказывая о некоторых первых магнатах страны. Как и Тигровый Храм, он переехал в Пекин, где стал частью оживленной сцены скептически настроенных мыслителей, художников, писателей, журналистов и ученых. Это было еще до Тяньаньмэнь, когда многие люди внутри системы еще не полностью потеряли веру в нее, поэтому его выбор был необычным - особенно когда на горизонте замаячил
