Канашкин В. Азъ-Есмь - Неизвестно

Господствующий ныне подход рассматривает Авторскую личность как нечто предначертанное, как ядро пишущего, проявляющееся в слове и поступке. Литература Запада, захватившая и нашу текущую словесность, внушает мысль о том, что личность Автора, которая, казалось бы, «дооформляется» в процессе соприкосновения с миром, на самом деле тождественна основе тех исходных данных и действий, которые сформировали эту личность. Фундаментальная идентичность Автора - Я таков, каков есть - является продуктом его деятельности, его «естественного» противостояния миру, а потому она предстает как базис действий персонажа и авторской позиции.

Здесь важно заметить, что аналитическая составляющая Автора - в контексте «найти себя» - исторически воспринималась как опасное явление. Все, что когда-либо считалось осмысленным, она способна обратить в нонсенс, представить свершения таким образом, что их адекватность, законность их существования окажется под вопросом. Иными словами, в ней наличествует как сила энтропии, так и «культурный капитал»...

Какое резюме можно извлечь из этих истолкований? Автор-аналитик не прокладывает путь к гармоничному финалу, не предлагает набор решений, но задает направление мысли. Его своеобычность в том, чтобы деконструировать, бросать вызов постулатам. Только – в наработке «западнической» положительной матрицы – в интенционально- гипотетических рамках. Ибо тот же Платон считал необходимым изгнание поэтов из идеального государства как наклоненных к протесту, а романы долгое время воспринимались как источник неудовлетворенности человека тем жребием, что достался ему, и устремленности к чему-то иному, скажем, коренным преобразованиям или к революции.

4.

Иммануил Кант, основоположник западного эстетического дискурса, называл аналитический посыл попыткой построить мост через бездну, которая лежит между материальным и духовным миром. В понимании Канта аналитический подход обладает «целенаправленностью без цели». Проще: теза, «достойная быть высказанной», должна нести в себе эффект чего-то «стоящего», но при этом не иметь жестко обозначенной «внешней цели».

Аналитический модус такого плана признает мыслительную деятельность в пределах парадигмы: субъект деятельности - деятельность - объект деятельности, потому что человек есть прежде всего и полнее всего существо деятельное.

Делая акцент на «деятельности» как «необходимости», мы проникаемся восприятием Гумбольдтом языка как «созидающего процесса»: «Язык есть не продукт деятельности (Erqon), а деятельность (Enerqlia)».

В отечественной науке, как хорошо известно, прозрение Гумбольдта было развито А.А. Потебней, который проблему языка повернул в сторону деятельной мысли: «Язык есть необходимое условие мысли, потому что понятие образуется только посредством слова, а без понятия невозможно истинное мышление».

«Истинное мышление», заметим по ходу, - это и есть аналитическое мышление. Западная мысль, обратившись к изучению обыденного языка, оказалась на определенном этапе близкой нашему литературоведению и журналистиковедению не только методом, но и предметом исследования» В России эта область западного подхода стала приоткрываться с середины XX века. В 1958 году в Москве был издан «Логико-философский трактат» Л. Витгенштейна. В 1984-ом увидели свет «Принципы этики» Дж.Эд. Мура. В 1986-ом - «Логико-философские исследования» Г.Х. Вригта. В 1990-е годы: «Человеческое познание: его сферы и границы» Б. Рассела, «Избранное» Дж. Остина, «Избранные работы» Г. Фреге.

Небезынтересно, что в России западная аналитическая мысль обосновалась еще в СССР, в московско-тартусской семиотической школе, где Автор становится предметом изучения аналитической филологии, синтезирующей философский, логический, лингвистический аспекты. Подобно деконструктивизму, другим теоретическим направлением, эта школа взяла понятие «инаковости» - чего-то, что остается на периферии - для анализа центральной конструкции, то есть Автора «мультикультуралиста». И, вторя диалектике «ниспровержения и сдерживания» новых эстетиков, психоаналитической теории и теории меньшинств, принялась черпать интеллектуальную энергию в своем пристрастии к либеральному ходу перемен, в широкомасштабной рефлексии, в причастности к стратегии глобалистов. Следует ли искать в аналитической автономии такого рода здравый смысл? Теория обживающегося «Нового ренессанса» не исключает этой возможности, ибо основную задачу видит в обнаружении связи между текстами, дискурсами и формированием субъективности.

5.

Так что же такое Автор как аналитико-семантический абсолют? В 1993 году в Чебоксарах вышла книга Артсега «Владелец вещи, Или Онтология субъективности». «Ближайшей достоверностью того, что человек мыслит - и он может знать об этом - есть то, что он пользуется словом», - пишет Артсег. И выстраивает классификацию субъектов деятельности: практический, обыденный, эмпирический, теоретический, рефлексирующий; связывает человеческое мышление с предикативной функцией в суждении: «Имя - предикат, имя - предикат, имя - предикат, и так далее, до бесконечности, - это и есть человеческое мышление...» Это и есть «самый бурный и управляемый реактор на Земле».

Столь же просто, сколь и убедительно, Артсег, вне зависимости от западных аналитико-критических и прочих представлений, затрагивает именно их ключевую проблематику, связанную с «прагматическим поворотом в концепции допредикативного опыта» (Гетманн). То есть «проявляет» формулу владения вещью, не требующую переводов с мертвых языков и превращающую в «пустышки» многозначительные интеллектуальные построения, доселе державшие нас на «взводе».

«Субъект, перестающий быть творцом превратных форм мышления и овладения иллюзорной вещью как таковой, но постигший основания собственной деятельности, превращается в действующего, построяющего, культивирующего субъекта, - субъекта культуры, созидающего свой собственный предмет - предмет культуры; он становится культурствующим субъектом...» Это фрагмент уже из другой книги Артсега, вышедшей в Йошкар-Оле в 2011-ом, из его аналитического исследования «Как человек может мыслить о том, что он мыслит?»

Разумеется, приведенные рассуждения не снимают вопроса об Авторе как Абсолюте. Просто вопрос поворачивается иным ракурсом: «Что автору необходимо для того, чтобы быть аналитико-семантическим абсолютом?» По-видимому, опираясь на развивающуюся отечественную традицию, мы можем выделить такие гипотетические моменты:

Аналитико-творческая ипостась Автора междисциплинарна, это некий дискурс, постигающий объекты вне исходной дисциплины. Одно из самых шокирующих свойств такой ипостаси состоит в том, что она безгранична и бесконечна.

Автор-аналитик одновременно теоретичен и прагматичен, это попытка сформулировать, что составляет такие явления, которые мы называем смыслом, будущим, судьбой и т.д.

Творческая аналитика есть пересмотр общепринятого, тех концепций, которые представляются обжитыми. Она не только ставит вопрос об идентичности, она играет важную роль в формировании идентичности»

Автор-аналитик провоцирует рефлексию, проникновение в процесс мышления, исследование животрепещущих категорий, которые мы используем в литературе, журналистике, других речевых практиках, доискиваясь до высшей истины...

Аналитическая личность - не «номенклатура», снабжающая ярлыками существовавшие ранее представления: она порождает собственные категории. Читатели зачастую смотрят «сквозь» ее язык, за «экран», дабы увидеть другую реальность. В итоге становятся явными те категории, сквозь призму которых мы, не сознавая того, видим мир.

Бесспорно, беглое обозрение аналитических функций Автора может еще больше заострить вопрос. Но это - то, что как раз и требуется, Автор- аналитик - явление парадоксальное, поскольку сотворение вещно-реального концепта - это овладение устоявшимися формулами и одновременное преодоление границ, выход за пределы. Аналитическая личность является выразителем идеологии и - воплотителем категорий, в которых предоставлено право мыслить носителям сомнений и отрицания этой самой идеологии.

Аналитизм выигрывает лишь тогда, когда на него трудится самозабвенно сам Автор, не думая о том, «чтобы заставить человеческое «стадо» вращаться вокруг его «озарений». Все слышали о «вечном двигателе» Аристотеля и «абсолютной идее» Гегеля, многие знают «чистую доску» Локка, «философское сомнение» Декарта, «две субстанции» Спинозы, «вещь в себе» Канта, «непознаваемость» Юма, «вражду всех против всех» Гоббса, но тот, кто заглядывал в их труды, не мог не заметить, как мало эти сакральности весят в трудозатратах названных писателей, ибо зачастую являются лишь манипулятивным атрибутом суетных комментаторов.

Библиография

Артсег. Владелец вещи, или Онтология субъективности. Чебоксары, 1993.