Канашкин В. Азъ-Есмь - Неизвестно

11.

Здесь сам собой встает вопрос: а надобно ли вообще ворошить кубанскую «остепененную» филологию, у которой под хит-прикидом неистребимая промондиалистская парша? И заодно извлекать из церебральной порчи Георгия Матвеевича Соловьева, пролезшего через игольное ушко и поймавшего «райский» кайф? Правильным ответом будет: скорее надо, чем нет. Суть в том, что кубанская «остепененная» филология с садняще-доминантным Мучеником и прочим «ученым цветом» - не просто рухнувшая Мета-школа, а и остепененно-тактильный «бриколаж» по касательной. То есть тот контрапункт «чиновной касты» и «ученой химеры», который можно назвать «образованческим ажуром». «Остепенение», еще недавно в глазах окружающих являвшее образчик ловкого надувательства и амбициозного смака, сегодня, в связи с вовлечением «верхушки», стало депозитом момента. И в своем кастовом катарсисе достигло такой степени, которая позволяет остепененному попс-Салону переживать собственный исход как яркое Наслаждение.

12.

Назвать точное число получивших ученую степень «от Немца» сегодня вряд ли кто сможет. Разумеется, - навскидку. Однако именно эта категория «остепененных», особенно в журналистике, пробавляется у рычагов «публичной экспликации». И все же, почему в фокус «очевидного» возведен Соловьев-Смолин, а, скажем, не Надежда Павловна Кравченко, фигурантка более, чем одиозная или, выразимся мягче, проблемная? К тому же, согласно нашему источнику, доведшая угодливо-зачарованного Горемыку до болезненного опустошения?

Ответ без преувеличения на поверхности. Соловьев-Смолин, пронзительный активист и имманентный подвижник, был поставлен на ноги и получил путевку в Большую Жизнь русской советской действительностью. Придя в журнал «Кубань» и заняв место «ответственного секретаря», он вживался в трагедию России не как мятущийся соглядатай-примат, а как, другого сравнения, наверное, нет, обретающий себя Поэт. И какое-то время не просто жил в этой общенародной трагедии, а и «прорастал», хотя предчувствовал, даже твердо улавливал, что Нечисть ни делает - все к лучшему ...

Бессмысленная планида может быть у любого профессионального андрогина, прохваченного современной этикой: лижи активней, славословь до кровавых мозолей на языке. Планида Георгия Соловьева в этом контексте - нехороша до неправдоподобия и до неправдоподобия неэстетична. А потому должна обернуться Поступком. Ведь что надо было делать, обретя ученые титулы? «Низвергнуть в пыль угодников небес», если воспользоваться подсказкой Байрона, любимого поэта раннего Факторовича. А он, подобно блудопоклоннику, застыл перед ложным Иконостасом.

Несмотря на жирную салонность в верхнем ярусе, на масс-медийные понты, на эфемерную «сложность», Кубань медленно подползает к переменам. Соловьев-Смолин, не отключенный от мук и стенаний замурованных, со своей дистанции - потаенной и добронравной, - как хочется думать, не сошел. В свое время он в буквальном смысле вырвал из небытия Марину Анатольевну Шахбазян и помог обрести ей судьбу. Незадачливая кубанская Черубина, обреченно ерзавшая размягченно-поэтическим крестцом на мифолитературных посиделках, именно под его приглядом обрела «твердую кость» - стала пара-православным взыскателем земного благочестия. Еще более значим его вклад в патриотическую брутальность Юрия Михайловича Павлова, развернувшегося на перевале русскоязычной ломки и, на пике энтропийно-сизифовой перетасовки русского архетипа, озаренно осознавшего: задвинутая, затравленная, находящаяся в анабиозе «Кубань» остается «паролем».

Лично для меня, Вышней волею «подтащившего» Георгия Матвеевича Соловьева, Марину Анатольевну Черкашину-Шахбазян и Юрия Михайловича Павлова к животворному Слову, вся эта троица - прежде всего, неизбывный кубанский пост-Ренессанс. Начавшись на страницах «Кубани», каждый из них в дальнейшем по-своему манифестировался в марципановую реальность. И отвергнув журнал как «опасный непропуск», не без «непротивления злу насилием» влился в либерально-просветительный процесс. Но эта золотая эра - момент восхитительно-пустопорожнего изведения. И он - скоротечен.

Шоковая раздвоенность и диффузное приноравливание имеют свой потолок, который очень скоро даже у полуприживал вызывает омерзение. Пробьют ли этот потолок своими дальновидными головами, искусным трепетом перед сильными, наконец, ничего не щадящим, почти беспримерным честолюбием Георгий Матвеевич Соловьев и Юрий Михайлович Павлов? Повод для оптимизма невелик, но имеется. «Кубань», поднявшая их на крыло, все еще «страждет» над превратностями. И как бы примитивно-буквально не звучало, держит Великодержавный Дискурс: ведь разночтения существенны не те, которые между, а те, которые - с Миром. Вполне возможно, что миф, связанный с птенцами Божьими, этими подтанцовывающими друг другу посланниками-неофитами, сам собой изойдет. Или превратится в неверную дымку, карикатуру в русофильской миниатюре. Но и этого будет немало, ибо других Мессий на Кубани пока просто-напросто нет.

13.

Просматриваю написаное, и что-то коробит, теребит, даже угнетает. Отчетливо улавливаю: это оттого, что, говоря о своих гипотетических спарринг-партнерах, остающихся вольно-невольно близкими, я затрагиваю личное, пребывающее как бы за пределами нынешней толерантно-респектабельной ситуации, комфортно пожирающей все живое. Если бы я написал вышеизложенное о Викторе Лихоносове, Викторе Захарченко или о губернаторе Александре Ткачеве, я бы, скорее всего, никакой неловкости не ощущал. Почему? Потому что они Большие, магически отражающие любые прозрения, способные потревожить их прекрасный и непостижимый лик. И о них, пусть даже со значительной долей риска, можно говорить то, что о Маленьких, обретших «золотой диссонанс», - неуместно, неоправданно, бессмысленно. Но разве это гуманистично? Или скажем злободневнее: демократично? Маленькие, под гедонистическим прессом чужеродно-растленной элиты превращающиеся в Малюсеньких, - не курьез, а социально-духовная поступь момента. Именно Малюсенькие, остро ощущающие свою малость, делают Больших абсурдистски непринужденными и предоставляют им простор для новобуржуазного роялизма. Они бесцветны, но бесцветный паллиатив, мало искажая, успешно переводит мираж и химеру в дурную бесконечность. В результате то, что Малюсенькими пишется на доске цветным мелом, обретает галюциногенную субстанцию.

«Если звезды зажигают, значит это кому-то нужно. Значит кто-то хочет назвать эти плевочки жемчужиной...» Философическое резюме Великого Горлана и Главаря сегодня имеет не просто живую силу, а и конкретно взывает. «Куда подевался ты, Георгий Соловьев, со своими статьями «На кого работаем?» и «Левая опричнина», в которых с мятежным и мямлящим упорством наводил порядок в кубанском псевдо-патриотическом движении? Прав ты был или хватал через край, никого не волновало, ибо Кубань понимала: есть нестреноженный стражник и при нем кистень с подсветкой. И он этим кистенем упредительно помахивает - туда и сюда...

Теперь этот стражник среди алчущих подкормки ртов, кистень - на свалке, достославное Слово надорвавшегося мытаря проворно дует до горы... Впрочем, быть может, мои тревоги преждевременны, а отчаяние неправомерно? Ведь сидит же «неприметным сиднем» на факультете журналистики КубГУ легендарный Александр Львович Факторович, волею обстоятельств отстраненный от дел и, как гласит молва, ждет своего часа. Что бы ни говорили, но он сделал кубанскую журналистику животворной, а факультет журналистики - открытым в мир людей. И если пал, то только потому, что оказался под куполом утилитарно-кислотных испарений. Не рассчитал, что порожденная им мнимость станет эстетикой ржавого и ядовитого выживания.

* * *

23 сентября 2007 года на Кубани произошло знаменательное событие: вице-губернатор Галина Золина защитила кандидатскую диссертацию по журналистике на тему: «Формирование положительного образа Краснодарского края в средствах массовой информации». Ощущение от происшедшего раздвоилось. Во-первых, оттого, что руководителем была обозначена Н.П. Кравченко, ранее уличенная в беззастенчивом плагиате (См. «Кубанская дуга» 2008, стр. 12-17). Во-вторых, оттого, что оппонентами выступили лица, заведомо выказавшие апологетическую лояльность. Эту двойственность я и вложил в эссе «Слепящая тьма», опубликовав его в разделе с одноименным названием.

Совсем недавно, практически на днях, я натолкнулся на «копирайт» приснопамятного вице-губернаторского труда, в свое время мне предоставленного кубанскими медиадоброхотами, и - небезучастно просмотрел, пролистал, прочувствовал... Вспомнился Станиславский со своим: «Не верю!» Это - относительно версии, будто работу Золиной творили-торили Соловьев, Кравченко и еще какие-то ассоциативные лица. Нет, свежий глаз решительно отвергает какую-либо причастность «заинтересованных», ибо главный стержень труда Золиной – она Сама. Вернее, ее настрой: благоговейно-восторженный, то и дело переплескивающийся за пределы реального и открывающий неизреченного губернатора и пестуемую им Кубань как волшебное чудо. К тому же, в отличие от диссертационной бутафории Соловьева и прочих страстотерпцев «от Немца», труд Золиной вполне походит на ретро-нормативный, почти, вменяемый. Само-собой гипотетически высвечивается и вот что: по-своему молитвенный речитатив Галины Дмитриевны не образовал слишком завороженной и нарочитой перспективы, а вот напряженно-пустотные потуги «позолоченных перьев», вертляво отображающих вызовы ужасного и сложного дня сего, обозначил вполне. Если проще, то явил пример того, как можно сберечь суверенность, тающую личность скриптора, не прибегая к злокозням и не дезертируя с поля боя, на которое направил Господь...