Красное золото - Виталий Олейниченко

После этого Вова отослал троих находившихся в его подчинении бойцов в разные концы села с приказом засесть в свободных избах и тщательно наблюдать за окрестностями. А при появлении кого бы то ни было — своих ли, чужих — немедленно бежать к нему с докладом.

…Солнце давно прошло зенит и клонилось к закату. Сидевшие по чердакам заколоченных избушек наблюдатели взмокли от пота и на свои сектора обзора посматривали уже не столь внимательным, как с утра, взором, а безалаберный Самолет так и вовсе задремал под мерное стрекотание невидимых насекомых, привалившись небритой щекой к шершавой, побитой дождями серой доске подоконника и пустив изо рта струйку слюны. Потом его вдруг что-то разбудило, он дернулся, как кусаемая слепнями корова, и помотал головой. Глаза слезились и он не сразу разглядел, что от кромки леса прямо к дому, в котором он оборудовал наблюдательный пункт, торопливо ковыляют две фигуры со спортивными сумками на плечах.

Две! Вовремя пробудившийся караульный еще раз вздрогнул всем телом и, на сей раз окончательно придя в себя, уже не затуманенным негой взором уставился на идущих. Двое. С сумками, не с рюкзаками, значит — свои. Но где же тогда еще двое? Впрочем, рассуждать о чем-либо непонятном Самолет не любил, справедливо опасаясь свихнуться и предоставляя эту прерогативу более старшим и умудренным жизнью сподвижникам. Да и приказа рассуждать не было, а был приказ немедленно бежать к Вове на доклад. Посему «бык» дробно ссыпался с приставной лестницы в сени и опрометью бросился к оставшемуся в «штаб-квартире» бригадиру.

Бригадир сообщению сперва обрадовался, но потом, не перебивая слушая сбивчивый и в общем-то недлинный доклад, который запыхавшийся Самолет завершил все тем же неоригинальным риторическим вопросом «А где ж тогда еще двое?», все больше мрачнел лицом. Наконец, крепко выругавшись, он вскочил на ноги, нашарил на столе пистолет и, сопровождаемый принявшим решительный вид боевиком, выскочил из дома и, едва не вынеся по пути плечом хлипкую дверь, побежал навстречу пришедшим.

Проснувшийся первым Лысый зябко поежился под одеялом… Надо же, — подумалось, — дни стоят жаркие, ночи — теплые, а на рассвете туманно и холодрыга, как в рефрижераторе… Некоторое время он лежал не открывая глаз, стараясь сохранить утекающее сквозь многочисленные прорехи накидки тепло. Не удавалось. Тогда Лысый вдруг вспомнил, что сегодня они дойдут, наконец, до этой деревни… как ее… и отдохнут там на славу, и вволю отыграются за все минувшие паскудные дни, и что чем раньше они снимутся с места, тем быстрее доберутся до этой жалкой деревеньки… надо же, совсем из головы выскочило, как она там называется; мудрено как-то… И будет в этой жалкой деревеньке сухо и тепло и, может быть, даже удастся поспать на нормальной кровати, а не на выпирающих всюду из-под хвои узловатых корнях.

Он отбросил одеяло и сел. Бивень еще спал, плотно закутавшись и похрапывая. Ложе Кастета было пустым, лишь валялось небрежно откинутое смятое одеяло, да стояла в изголовье грязная сумка с расстегнутой «молнией».

— Э-эй! Кастет! — тихонько, стараясь не разбудить спящего начальника, позвал Лысый.

Тишина.

— Опять, что ли, в кусты побег, водохлеб? — пробурчал он себе под нос.

Легкий утренний туман продолжал хранить молчание.

Поскольку Лысый выпил за ужином не меньше чая, чем его нетерпеливый напарник, сейчас, по прошествии ночи, переполненный мочевой пузырь серьезнейшим образом напомнил о себе, и «браток», испытывая сильнейший дискомфорт, побежал, приседая, в подлесок.

Уже найдя подходящее местечко, облегченно переведя дыхание и расстегнув штаны, «синий» по инерции стал обводить взором панораму просыпающегося леса…

— А-а-а-а! Би-и-иве-е-ень!

Истошные вопли подбросили командира группы с пригретого за ночь лапника. Еще толком не проснувшись, он рефлекторно схватил лежавший в сумке поверх вещей пистолет и бросился на крики.

Продолжавший надрываться Лысый стоял совсем недалеко от места ночлега, сразу за неширокой полосой плотных темно-зеленых кустов. Увидев старшего, он, наконец, замолчал, только продолжал, икая, жадно глотать влажный утренний воздух широко раскрытым ртом. Глаза его были выпучены, руки опущены «по швам» и прижаты к туловищу, а крепко сжатые кулаки побелели.

Рядом с ним, привалившись спиной к корявой сухой сосне и держась за ее ствол сведенными сзади руками, стоял Кастет. Горло его было разрезано от уха до уха, кровь залила черно-белую тельняшку, а глаза стеклянно улыбались Бивню. И не было в них ни испуга, ни боли, а было одно только удивление — как же это, мол, так, а, ребята?… Давшее убитому прозвище любимое орудие труда висело, аккуратно нанизанное на веточку, рядом с головой трупа. Автомата не было…

К вечеру, за час до сумерек, мы вышли на опушку. Сразу за последними деревьями стелился поросший разнотравьем луг, а за ним, метрах в трехстах, темнели некрашеным деревом бревенчатые избы. Никаких бабулек — собирательниц ведьмачьих гербариев — в пределах прямой видимости не наблюдалось. И правильно, зачем им сейчас по лесам бродить? Для них самое время — либо яркий день, либо глухая полночь. С полнолунием, вервольфами и русалочьими хороводами…

Понаблюдав за селом минут пятнадцать («Эх, бинокль бы сейчас» — сокрушался Мишель), мы констатировали, что никакого особого движения ни на видимой части деревенской улицы, ни во дворах нет. Прошелся только от сараюшки к дряхлому дому сивый дедок, заметно покачиваясь и вообще перемещаясь противолодочным зигзагом. Ну, это дело законное, знаете ли. Провинция-с, знаете ли. Глухомань. Всех развлечений — черно-белый «Рекорд», да родимая «белоголовка», а чаще того — и вовсе напитки сугубо домашнего изготовления…

Дедок с трудом вписался в дверной проем, беззвучно захлопнул за собой дверь — и снова стало безлюдно. Что, впрочем, ни о чем еще не говорило, так как, если нас здесь ожидают, то именно так все и должно выглядеть — тихо и безлюдно, чинно-благородно… Не будут же они, на самом деле, бегать по селу, стреляя в воздух и крича во всю мощь легких что-то обидное о нас и наших ближайших родственниках. Это все же Сибирь, а не Мексика и прочая Латинская Америка. И «синие» — отнюдь не экспрессивные солдаты Боливара или Эмилиано Сапаты. К сожалению. Это те кричали бы… Вы, к примеру, пошли бы в село, завидев подобную картину? И мы — нет. Мы даже не смотря на тишину не пошли.

Выждали еще с полчаса, после чего Миша махнул рукой в сторону чащи и мы, потихоньку пятясь задом на манер раков, ретировались назад, под защиту таежного густосплетения старых мшистых ветвей и молодой гибкой поросли. Собрали очередной военный совет, на котором Михаил предложил следующий вариант действий: