Тайны Елисейского дворца - Жюльетта Бенцони

– Тальма! – кричала она. – Идите к нам!

Бедный трагик сделал вид, что не слышит, но Дезире, будущая королева Швеции, заметила ему, что его зовут. Тальма выбрался на палубу и, получая оплеухи ветра и ушаты воды, решил, что попал в дьявольский котел, в то время как Полина с ослепительной улыбкой кричала:

– Какая великолепная гроза! Вы сделаете ее еще великолепней! Нам нужен Шекспир! Вы будете неподражаемы в «Буре»!

Бедный Тальма не ощущал никого великолепия. Сердце у него колотилось, он едва стоял на ногах, но ухитрился добраться до мачты, прислонился к ней и, задыхаясь, принялся декламировать..

– Громче! – кричала ему Полина. – Мы вас не слышим! Одолейте несносный ветер!

Проклиная про себя свою «удачу», мокрый до костей актер заорал стихи, превозмогая рев бури, преодолевая тошноту. Когда парусник доплыл наконец до порта, несчастный едва дышал и стучал зубами, почти что лишившись голоса. И как только оказался под крышей, немедленно улегся в постель.

Во время бурного плавания Лаура и Балинкур не сказали между собой ни слова. Хватало рева ветра и завываний Тальма. Но им и не нужны были слова. Рука Балинкура нежно обвила талию Лауры – ей же так нужна была опора и поддержка! А Лаура? Она вынуждена была признать очевидное: свою готовность потерять голову и влюбиться. Обаяние красавца Балинкура было неодолимым, и она ни за что не позволила бы доводам рассудка помешать ей. Лаура не отстранила руку, нежно обнимавшую ее талию, и сама положила голову Балинкуру на плечо.

Их спутники громко кричали, стараясь поддержать разговор, преодолевая ветер и страх, а они застыли в молчании, ощущая, как каждая пробегающая секунда сближает их все теснее.

И когда в одиннадцать часов вечера Лаура увидела Балинкура у застекленной двери своей спальни, выходящей в мокрый сад, она без колебаний упала в его объятия, а он прошептал ей:

– Я вас ждал так долго…

И Лаура узнала впервые в жизни горение страсти. Ей казалось, она знает все в искусстве давать и брать. Любовь, которую ей открыл Жюно, хоть и не была для нее переполняющей и насыщающей, была возбуждающей борьбой – во всяком случае, до истории с золотыми ножничками. После этой истории борьба лишилась последней тени нежности. Клемент открыл ей, что такое удовольствие, научил множеству приятных секретов, но они были друзьями в той же мере, что и любовниками, и политика занимала их не меньше любви. С Морисом де Балинкуром было не до политики. В эту первую ночь он открыл ей, что значит сладкая мука, наслаждение, с каким ничего не сравнится. «Любовь на каникулах» открыла ей, что значит быть счастливой рабой…

В Эксе купались, устраивали праздники, искали развлечений, а Великая армия продвигалась все дальше по Русской земле, не встречая, по правде сказать, большого сопротивления… Да и большого количества народа тоже. «Монитор» в своих бюллетенях радовал всех быстрым продвижением французов. Они одержали несколько побед, но незначительных, – великолепные, в которых император сметет противника в прах, еще предстояли впереди. А противник, по мере того, как продвигались французы, бежал от них. Или Великая армия заблудилась? Вопросы стали возникать даже у Жюно.

В последнем его письме, написанном из Смоленска, мелькали сомнения. Гений Наполеона оставался незыблемым, но Жюно беспокоила дееспособность Великой армии. По его мнению, она была уже не такой, как когда-то. Последнему набору – желторотым юнцам – не хватало выучки. А что касается иностранцев – у него, например, под началом итальянцы и вюртембуржцы, – то в них недостает того священного огня, который всегда был и остается лучшим оружием. Однако это не значит, что бывший сержант Буря не разжигает этот огонь всеми силами, воодушевляя их громким криком. Не менее энергично действовал и император, но… среди маршалов. Бертье, начальник главного штаба, подвергся чуть ли не оскорблениям, когда стал ратовать за медленное, а значит, осторожное продвижение войск по этим пустынным землям. Коленкур, постоянно напоминавший об ужасах русской зимы, тоже получил свою порцию. Досталось и славному Дюроку – он, хоть и не участвовал в спорах, получил последний разряд грозы. Но, будучи при Наполеоне постоянно, успел привыкнуть к любым разрядам.

Под письмом стояла дата – 18 сентября. Следующее письмо пришло несколько дней спустя. Это письмо было от де Нарбонна, находившегося при императоре, и возбуждало тревогу всерьез.

«…Турция вот-вот подпишет мир с Россией. Англия заключила с ней союз. Бернадот готов нас предать. Царь до сих пор не просит мира. Ни один из расчетов императора не оправдался, и мы единодушно считаем, что нам незачем продвигаться дальше. Иногда кажется, что император с нами согласен. Вчера он заявил нам, что кампания 1812 года закончилась и он собирается встать на зимние квартиры в Витебске, однако вечером того же дня мы услышали: «Нам нужна впечатляющая победа. Мы одержим ее в битве под Москвой и удивим весь мир. Советы «умников» мне не нужны!» И вот мы движемся к Москве. Мои опасения возрастают по мере того, как приближается зима…»

Это письмо Лаура читала вместе с Балинкуром после того, как они только что любили друг друга. Молодой человек отвел руки возлюбленной, чтобы читать внимательнее, нахмурился, вскочил с кровати и принялся одеваться.

– Что с тобой? – спросила Лаура, потягиваясь с изяществом, перед которым Морис никогда не мог устоять.

Но на этот раз он едва взглянул на нее, и взгляд у него был суровым.

– Я офицер и должен быть в России вместе с ними, а не прохлаждаться с тобой на берегу озера, тратя лучшие годы своей жизни! Мне стыдно за себя, и я непременно отправлюсь к ним.

– Ты не можешь никуда отправиться. Ты забыл, что ты на службе у королевы испанской?

– Кто бы спорил? Но я занят на службе всего два или три часа.

– И что же ты делаешь? – насмешливо поинтересовалась Лаура.

– Ничего. Думаю, что у меня роль декоративная, я украшаю ее салон. А здесь и вовсе я все реже и реже бываю на посту.

– Тебе за это достается?

– Королева Жюли необыкновенно снисходительна, чего не скажешь о ее сестре.

– Дезире? Да она просто ведьма! И подумать только, стала принцессой королевского дома Швеции, но туда ни ногой – слишком холодно для уроженки южного Марселя! Чем ты там занят? Иди ко мне! Ты слишком далеко! Мне тоже холодно! – позвала Лаура Мориса, раскрывая объятия.

Он колебался всего лишь секунду и откликнулся на нежное приглашение, но не позволил Лауре снять рубашку, которую успел надеть, и снова стал одеваться.

– Морис, останься со мной, – жалобно попросила она. – Когда тебя нет, мне кажется, я в пустыне!

– Воображения тебе не занимать, Лоретта. Так что лучше представляй себе, что я всегда рядом с тобой.

– Нет! Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. И ты чувствовал бы то же самое, если бы по-настоящему любил меня!

– Я тебя люблю «по-настоящему», – отозвался он с легким раздражением, продолжая искать свой шейный платок.

– Хорошо, – вздохнула Лаура, откидываясь на подушки. – Оставим пустяки. В любом случае увидимся вечером.

– Не сегодня. Сегодня я дежурю, – ответил он так жестко, что Лаура испугалась.

На глазах у нее навернулись слезы.

– Как это дежуришь? Но ты же знаешь, что я не могу без тебя?

Морис, стоя перед зеркалом, завязывал шейный платок. Он обернулся, посмотрел на Лауру и сухо сказал:

– Ненавижу, когда мной пытаются завладеть. Приду… когда смогу. Пора уже научиться вести себя разумно. Пойми, мне необходимо догнать тех, кто идет на Москву и…

– Ни за что на свете! – воскликнула Лаура.

– Постарайся, пожалуйста, не осложнять мне жизнь.

– А ты постарайся не встречаться с госпожой де Флотт. Иначе я убью ее!

Морис не смог удержаться от смеха.

– Если станешь переживать из-за моих прежних подружек, у тебя времени ни на что не останется, а ты знаешь, как мне нравится, когда ты красивая и нарядная.

Морис вышел, оставив Лауру в тоскливом беспокойстве.

Между тем роман Полины с Тальма близился к завершению. Пока он болел, она ухаживала за ним, правда весьма небрежно, потом подарила несколько «незабываемых» ночей, а потом поинтересовалась, не пора ли ему отправиться в Женеву, где его ожидало подписание контракта? Актер стал собираться, однако никак не мог уехать. Он был уверен, что Полина страшно огорчена. Но она плакала из-за смерти своего самого любимого любовника, юного Армана де Канувийя, которого разорвало ядром в Испании. Он был таким очаровательным… Он так умел любить ее… Потеря так тяжела… Так тяжела, что… Принцесса взялась ухаживать за красавцем полковником Дюшаном, который приехал израненный из России на берег прекрасного озера и привез несколько писем для герцогини д’Абрантес.

Странные письма, написанные отчасти непонятными каракулями, очевидно, в страшном беспокойстве. Куда подевался красивый почерк Жюно? Его письма обычно было так приятно читать… Сейчас он писал словно в припадке безумия, и буквы становились иероглифами.