Земля безводная - Александр Викторович Скоробогатов

— как его? — Б., невольно задел в ее публичном сердце какую-то чувствительную струну, случайно обронил искру, из которой суждено было возгореться жаркому пламени индивидуальной любви… Любви, во-первых, не ко мне — да и вообще, любви ли (если так просто она перепутала нас, с такой поразительной легкостью приняла меня за него, а его — за меня), а не понятного, но узкопрофессионального стремления подцепить долговременного клиента посостоятельнее? Ну и самое главное: что я стану с ней делать, увезя в чужую страну? Предложу продолжить дело ее спасения Виктору, у которого в отношении нее и планы, и возможности совсем иные, или оставлю себе, — и если оставлю себе, то в каком качестве? Не жениться же на ней после всего того, что случилось между нами, хотя и хорошего, но опять-таки — как ни разглядывай его на просвет — предназначенного не мне!

Не стану описывать, как спускался я по лестнице, все так же пахнущей кофе, и возвращался по тропинке в неглубоком снегу через двор к дороге. Вот перед этой аркой она поскользнулась и чуть не упала, но устояла и побежала дальше, чтобы поскорее закончить куплю-продажу и вернуться ко мне, обещавшему дождаться ее возвращения, съесть все ею предложенное, принять ванну и вытереться насухо специальным полотенцем поразительной мягкости. Ледок, на котором она поскользнулась, между тем припорошило снегом. Я очистил его ногой, разбежался, проскользил по нему от начала почти до самого конца.

Дорога была совершенно пуста. Снег у столба украшен пятнами, теми, которые остаются после того как задерет задумчиво пес у столба одну из своих задних лап. Я до сих пор не мог толком проснуться. Машин не было, так что пришлось ждать и ждать. Сел в «москвичок», чей водитель молчал, постоянно зевая; останавливаясь на немногочисленных работающих светофорах, чуть не засыпал. У гостиницы я было расплатился с ним, а потом предложил ему отвезти меня обратно, на ту же улицу, на которой подобрал он меня у фонарного столба. Он отчаянно зевнул, утер с глаз набежавшие от зевка слезы, пожал плечами, произнес: садись, — и мы поехали, поехали обратно. Как далек показался он мне — либо же и был он такой на самом деле, — на слабенькой машине, с полуспящим, донельзя усталым шофером, — путь назад, дорога к почти покинутой публичной девушке, никому на свете не нужной, доверчивой Анне. Расплатившись вторично, я вышел на дорогу и сразу набрал в ботинок снега.

Ботинки стали холодные, но зато их подошвы со сложным рифлением не скользили, что позволяло идти по местами раскатанному снегу спокойно, почти не боясь упасть. Дойдя до ледка, я снова разбежался и прокатился. С запахом кофе, стоящим в подъезде, я уже сроднился. Что же заставило меня вернуться в этот проклятый подъезд?! «Долг честного человека»? Но кто сказал, что я ей что-либо должен, а также являюсь «честным человеком»? Или это благотворное действие пресловутой совести, доведшей, надо полагать, господина Ивлева до умопомешательства и тюрьмы?

Я прислушался к ударам в груди: сердце, побуждаемое адреналином, работало чаще, усиленно снабжая мой взволнованный организм кровью. Только не остановись, пока я не позвонил.

31

Трудолюбивое сердце не остановилось, но толку от звонка было немного: дверь мне не открывали. Не случалось ли со мной такого прежде? А если случалось, то когда и где, при каких обстоятельствах? Deja-vu да и только.

Как бы там ни было, в отличие от того случая, сегодня в кармане моего пальто есть ключ. Ведь он до сих пор в моем кармане? Так точно. Если она уснула, устав меня ждать, то не будем ее будить: войдем бесшумно, отперев дверь ключом. Вот этот — в верхний замок, а этот — в нижний. Средний замок не работает. Я нажал на дверную ручку, открыл дверь, тихо вошел в переднюю. А вот и шубка, в которой бежала она от меня к машине, а от машины — в гостиницу. Ни в чем не стану ей признаваться. Значение правды абсолютно только в детском саду да начальных классах средней школы, — взрослая жизнь неизбежно вносит в него свои коррективы. Шубка пахла ее духами. Скажу: поехали со мной, я не смогу прожить без тебя ни дня; возьми только самое нужное и едем, прямо сейчас, прямо как в сказке. С утра первым делом — в посольство. Скажу, что она — моя невеста. Вошел в гостиную.

Моя невеста была передо мною. С минуту я смотрел на нее, не в состоянии осознать, как получилось, что висит она посередине комнаты, под люстрой, ближе к потолку, чем к полу, до которого ее ногам в черных колготках не хватает с полметра…

Надеюсь, мне когда-нибудь удастся забыть ее лицо.

Я приподнял ее, но таким образом снять ее с люстры было невозможно. Поднял упавший на бок стул, встал на него, принялся развязывать узлы: вначале у основания люстры, потом — под ее подбородком. Бросил распутывать намертво затянувшийся узел.

Побежал в кухню, нашел нож, разрезал веревку…

Не удержал ее тело, грузно упавшее на пол. Если бы она была жива, от этого падения и удара головой об пол ей, несомненно, было бы больно.

В детстве мне однажды пришлось найти в траве птицу, какую-то маленькую, наверное, воробья; было холодно, как раз той ночью ударили первые заморозки. Мне показалось, что птица умерла от мороза. Я взял ее слабенькое, невесомое тельце в руки, накрыл со всех сторон ладонями, надеясь отогреть, оживить ее своим теплым дыханием. Что-то подобное чувствовал я и сейчас — только не мог я взять ее в руки, не мог накрыть со всех сторон ладонями; не было смысла согревать ее и дыханием.

Стараясь не смотреть ей в лицо, я поднял ее с пола и перенес на диван.

Из всех событий, ощущений, мыслей и действий мне запомнилось немногое. Вот я сижу перед телефоном, набираю двузначный, известный мне с детства номер милиции. Странно, что так долго приходится ждать ответа. Или не работают они еще? Я ожидал услышать мужской голос, а ответила женщина. Наш разговор был недолог. Адрес я помнил наизусть. Меня попросили никуда не уходить. Разумеется, я никуда не уйду.

«Скорая» приехала быстро, минут через двадцать. В любом случае, помочь ей они не могли. За двумя сотрудниками милиции прибыли еще несколько. Меня не то чтобы арестовали, но попросили проехать для дачи показаний.

Еще до их приезда я заметил, что то, на чем висела она между люстрой и деревянным полом, был