Земля безводная - Александр Викторович Скоробогатов

Заметив мой взгляд, человек посмотрел на свою руку, достал платок, внимательно отер пальцы. Махнул рукой официантке. Официантка получила свои чаевые.

Поднявшись со стула, он любезно, с улыбкой, хотя и кратко, попрощался со мной. Воздушная и улыбчивая официантка, убиравшая после него столик, заслонила от меня коридор; я не заметил, в какую сторону он свернул, налево — к лифтам или направо — к двери, ведущей на улицу.

28

Мои часы показывали без пятнадцати три часа ночи. Последние минуты разговора с этим человеком я не следил за выходившими из гостиницы. Я мог пропустить ее. Могла она выйти и раньше. Кроме того, мне только сейчас пришло в голову, что она могла покинуть гостиницу иным путем: через служебный ход, если таковой имеется, или через подземный гараж, хотя эта возможность — из разряда чисто гипотетических. В любом случае, я был не в состоянии оставаться за столиком, длить это мучительное ожидание.

В фойе из-за стойки на меня одновременно посмотрели двое молодых людей в одинаковых рубашках и жилетах, составлявших в комплекте с темно-серыми брюками и именными значками на груди форменную одежду рядовых сотрудников этой гостиницы. Я выбрал того, что казался помоложе, помягче, подобрее своего напарника.

— Можно вас на секундочку? — спросил я, подойдя к краю полированной деревянной стойки, ограждавшей их рабочее пространство.

— Конечно, — с готовностью ответил тот, к которому я не обращался, и в два шага был возле меня.

Позвать другого? Но тот, который помоложе, помягче и подобрей, сложив какие-то листки в картонную папку, вышел с ней в каморку, располагавшуюся за стойкой; дверь, ведомая хитроумной пружиной, закрылась, приостановившись в самый последний момент, чтобы избежать удара.

С чего начать?

— Я ищу одну девушку.

— Она живет у нас? — деловито осведомился он.

— Нет.

— Работает?

— Тоже нет.

— А, — догадался он, одарив меня понимающей, но в то же время совершенно дискретной улыбкой. — Вы договорились с ней у нас встретиться?

— Не совсем.

— Не совсем?

— Я видел, как она сюда вошла.

На его липе выразилось некоторое удивление.

— Мало ли кто сюда входит. Вот вы, к примеру.

— Она поднялась на лифте…

— Здесь все поднимаются на лифте. Или спускаются. Боюсь, что ничем не смогу вам помочь… Подождите, может, она еще придет. Или обратитесь в справочную службу. Вам дать телефон?

Ситуация предоставляла мне не слишком обширный выбор возможных действий. В моем бумажнике, знал я, содержится несколько бумажек мелкого достоинства, по пять, десять долларов; пять по двадцать, две пятидесятки, одна сотенная. Больше наличных у меня не было, этим исчерпывалось все, что поменял я перед отлетом в меняльной конторе, забранной двухсантиметровым пуленепробиваемым стеклом. Какова цена этого высокого, здорового, самоуверенного человека лет тридцати, свободного гражданина свободной России? За двадцатник такого не купишь. Оставался выбор между пятьюдесятью и сотней. Я протянул ему сотню — несмятую, отпечатанную в начале девяностых годов, выданную бельгийским менялой по моей специальной просьбе не давать старых, мятых, надорванных или зарисованных билетов. Сотня была принята быстро, просто, обыденно, очень естественно.

— Так как девочку звать? — спросил он, сунув билет в карман форменных брюк. Окинул зал внимательным взглядом.

— Анна Ивлева.

В его лице появилось как будто что-то новое: напряжение, сомнение, неуверенность — сложно сказать.

Переспросил:

— Ивлева?

— Да.

Нахмурился, хоть и нельзя было знать наверняка, отчего: оттого ли, что не понимает меня, либо как раз оттого, что понял, кого я ищу.

— Анна?

— Я ведь сказал! — ответил я.

Он покивал головой, глядя в пол.

— Я сейчас вернусь, — сказал он. — Погодите. Только никуда не уходите.

Об этом он мог бы и не просить.

Я ждал недолго, минут пять, в продолжение которых моложавый коллега ушедшего, вернувшийся за стойку, посматривал на меня, на лестницу, по которой из ресторана спускалась поздняя публика, провожал взглядом покидавших гостиницу… Я не мог понять, известно ли ему о моей просьбе.

Дверь открылась. Он шел ко мне. Его моложавый напарник был не в курсе, потому что Игорь — прежде чем поведать мне, что удалось ему узнать, — обогнул стойку и подошел ко мне вплотную, так, чтобы слышать его мог только я.

— Я пока что не могу вам помочь, — сказал он тихо. — Ведь вы у нас живете? В каком номере вы остановились?

Говорил он хмуро, больше не стараясь имитировать вежливость.

— В четыреста пятом. А что?

— Я постараюсь что-нибудь узнать и сообщу вам. Как можно быстрее. Вы подождите пока у себя в номере. Разумеется, если это вам необходимо… Я имею в виду информацию об этой… об Ивлевой.

Деньги отдавать он не собирается, это было понятно. — Так что? Будете ждать в номере? — спросил он.

Что-то уж слишком часто и слишком настойчиво повторялось это «в номере».

— Почему именно в номере? — спросил я.

— Где хотите, — развел он руками. — Ваше дело. Хоть на улице. Если вас это больше устраивает. Насколько я понимаю, вам нужно срочно узнать, где она? Если так, то проще всего связаться с вами именно в вашем номере… Тем более что здесь, внизу, у нас уже почти все закрывается.

Он кивнул за мою спину, в сторону ресторанов, кафе.

— Так что? Будете ждать в номере?

— Буду ждать в номере, — ответил я.

Он уже был за стойкой, когда я, не очень понимая, что думать, пошел к лифтам. Красивый лифт раскрылся передо мною — и терпеливо ждал, пока я не решу, на какую именно кнопку следует нажать, чтобы подняться на свой этаж, к номеру четыреста пятому. Выйдя из лифта, я опустился в одно из кресел, стоявших в зале, пытаясь разобраться в том, что случилось, соображая, зачем Игорю было необходимо отправить меня в номер (или это только показалось мне, всего лишь показалось, что немудрено, имея в виду всевозможные обстоятельства), наконец, стараясь представить, что может ожидать меня в номере. Комбинация обезболивающих таблеток двух сортов (одни кончались, другие были слабые), помноженных на известную усталость и напряжение, накопившееся за последнее время, разбавленных остатками утреннего похмелья и бокалом только что выпитого вина, придавала окружавшему меня коридорному интерьеру что-то очень неприятное, зыбкое, как бывает в болезненном состоянии при высокой температуре или в очень жаркий, солнечный день, когда волнуется и кипит тяжелый воздух. Я прошел к номеру, открыл дверь. Когда Виктор вошел в номер, где лежала убитая Анна, он почувствовал отвратительный запах человеческой крови, вспомнилось мне. Свет не горел. Ожидая увидеть Анну на кровати, мертвой, голой, с перерезанным горлом, я нащупал на стене выключатель. Осветил пустую комнату