Земля безводная - Александр Викторович Скоробогатов

бороться со сном. Сел в кресло — и снова уснул. Какой он был внезапный в этом кресле — сон. За пробуждением последовал период борьбы со сном, исход которой долгое время оставался неясен. Я просыпался, решался немедленно встать, тут же засыпал, чтобы сразу проснуться, и снова уснуть, и снова проснуться, и снова уснуть, и снова проснуться. Сколько раз я засыпал и сколько — просыпался? Засыпая, я видел сны, просыпаясь — то потолок над собой, то кожаный край кресла и ковер за ним, то стену напротив кресел, то самого себя, сидящего в кресле в пальто, в то время как на самом деле сидел я в свитере, а пальто, раскинув руки и подняв воротник, лежало там, где хотелось быть его хозяину — на кровати. Откуда у меня этот свитер, где я купил его? Неподалеку от нас открылся новый магазин, и мы поехали туда в субботу; в соседней примерочной девушка примеряла рубашку, надевая ее через голову; в щель между занавеской и стеной я увидел то, что видеть мне не полагалось. Я поднялся на ноги — и пошел по дороге к парку, чугунные ворота которого были всегда открыты, в любое время дня и ночи, хотя относительно ночи уверен я не был, потому что бывал в этом парке только в дневное время. Сразу за воротами начиналась аллея, с левой стороны располагалось кафе, куда я так и не собрался зайти, а за ним — лужайка, залитая солнцем, окруженная деревьями, кустами; там, где кусты собрались особенно густо, протекала речушка. Я ложился в траву, иногда чуть влажную от росы, если ее не успевало высушить солнце, но чаще — сухую, теплую, густую, мягкую, закрывал глаза, потому что смотреть в небо было и не нужно, и больно, — и засыпал, но тут же просыпался, и пальто черным пятном лежало на кровати, а я до сих пор сидел в кресле, хотя время не стояло на месте, в чем можно было убедиться, взглянув на часы на моей руке, после чего поднять голову и проверить их точность по расположению стрелок привокзальных часов. С огромным трудом я поднял голову со спинки кресла, встал на ноги. Надев пальто и прервав тем самым его сладкий сон на несмятом покрывале, я проверил карманы, до отказа заполненные перчатками. Где шарф?

В коридорах было как будто поменьше света. Лифт пришел сразу. Выйдя на улицу, я стал застегиваться, потом надел перчатки. До начала движения городского общественного транспорта оставалось не менее часа, так что добираться мне предстояло На транспорте частном либо на такси. В какую сторону идти? Направо, вне всякого сомнения.

К перекрестку приблизилась машина с зеленым огоньком — стремительно проехавшая мимо несмотря на то, что мне очень хотелось, чтобы она остановилась. Не остановилась ни другая, ни третья — но зато вот четвертая уносила меня вниз по проспекту, через все те перекрестки, которые уже пришлось мне сегодня пересечь дважды.

Я закрыл глаза.

А проснулся, когда машина остановилась у нужного мне дома; отдав деньги, вышел из машины; от резкого движения немного закружилась со сна голова. Шагнул, поскользнулся на ледке. Нужно быть осторожнее. Который подъезд — ее? Я стоял у последнего. Или был он первый? В любом случае, ее подъезд — где-то посередине.

Дверь не захотела открыться с первого раза. На лестнице пахло сгоревшим кофе. К площадке первого этажа вело семь ступеней. Между двумя нижними этажами располагались почтовые ящики. Что последует за моим признанием? Зная ее, можно предположить, что слезы. А потом?

Во всем доме горело только одно окно: на третьем этаже, в ее квартире. Почему она не ложится спать? Потому что ждет меня. Я предложу ей поехать со мной. Разумеется, после того как скажу, кто я на самом деле. Принуждают ее или «работает» она по своему желанию? — вот главный вопрос. Как она сказала? — «да, я знаю, что будет». И дрожала, прижавшись ко мне. Я убедил себя, что дрожала она от холода. Пусть вся ее нежность предназначалась не мне; пусть видела она во мне другого: узнав ее, мне было трудно оставить ее людям, распоряжавшимся ею, как вечною. Другое дело — захочет ли она ехать со мной? В конце концов, обманув ее один раз, я мог обмануть ее и в другой — сказать, что приехал по поручению ее любимого, что он ждет ее, просит приехать, что послал меня, своего лучшего друга, в Москву специально за нею… Хорош друг.

Или не стоит рассказывать ей ни о чем?

Я стоял перед дверью. Что важнее: сказать ей правду — или заставить уехать со мной? И возможно ли представить, что после того как расскажу я ей обо всем, захочет она не только ехать со мной в чужую страну, но и вообще видеть меня?! И так ли простителен, так ли маловажен был мой поступок? Встреча с обычным клиентом предполагает предоставление фиктивной нежности в обмен на сумму денег, средств к существованию, если и не оправдывающих постыдный акт, то придающих ему видимость осмысленности, в сумерках совести напоминающей проявление свободной воли, — я же взял у нее то, что мне ни в коем случае не предназначалось, ни за деньги, ни без денег, ни из любви, ни из желания получить удовольствие.

С другой стороны, как все-таки невыносимо банально это мое намерение спасти падшую женщину, так распространенное среди утонченных сладострастных интеллигентов, в основе которого — двойная, как дрожащий язычок ужа, приторно-сладкая мечта: совершить щемяще-героический поступок и приобрести преданную рабыню, обязанную тебе счастием своей обновленной, теперь уже предельно чистой и праведной жизни до горьких слез и скончания времен!

Надо иметь смелость называть вещи своими именами. Это не моя история.

Мне вдруг показалось, что за ее дверью что-то стукнуло, как будто уронили на пол тяжелую книгу, раздались торопливые шаги. Прислушался: нет, я ошибся, за дверью тихо.

Да, именно так оно и есть: история-то не моя. Не я ее начинал, не мне ее и заканчивать. Не я был скотом, увлекшим ее в ту сумеречную область человеческих взаимоотношений, в которой она находилась; не было у меня, если вдуматься, ровным счетом никаких доказательств — кроме опять-таки избитых интеллигентски-жалостливых предположений — того, что приходится ей совершать свой неприглядный бизнес против воли, из страха, по принуждению, что не может она бросить его по своему собственному свободному желанию. В конце концов, не был я и тем, кто, случайно столкнувшись с ней в доме хлебосольного