Адаптер - Борис Петров

Карим усмехнулся. Смотреть на молодого следователя, которому поручили вести его дело, было забавно. В порывистости и нарочитой активности он видел себя молодого, получившего доступ и право вести важные дела. Карим помнил, как от разогнанного мозга мир становился невыносимо медленным, а в каждом он начинал видеть преступника. Так работал нейроимплант, побочное действие снятия блокировок и открытия доступа к основным хранилищам базы данных. Раньше молодых следователей сдерживали в эти моменты, отправляя на аналитическую работу в архив, чтобы аналоговый и цифровой мозг могли спокойно договориться. Определенно ему решили отомстить, назначив на дознание восторженного невменяемого мизантропа и, что было неизбежно, изощренного садиста, знавшего назубок все разрешенные виды пыток и внутренних воздействий на живое тело. Закон строго запрещал телесное насилие, относя его к пережиткам прошлого, но новое гуманное насилие оказалось несравнимо страшнее.

Карим следил за лицом молодого следователя, прикидывая, сколько ему лет. На вид было не больше тридцати, на лице уже проступали износ и первичная одутловатость, разравнивающая в ничто даже самые красивые и правильные черты лица. Скорее всего, молодому не было и двадцати пяти, адаптер второго уровня старел и портился, так называл это Карим, следя за собой, быстрее адаптера первого уровня, проходившего постоянные курсы реабилитации. Но адаптеры второго уровня жили гораздо дольше, переживая вышестоящих на сорок и иногда пятьдесят лет. По затуманенному от ожидания наслаждения власти взгляду, брошенного вскользь на него, Карим понял, что сейчас начнется первый этап пытки. В правилах допроса особо опасных преступников первый этап назывался «Первым шагом к прочувствованию вины».

К этому нельзя быть готовым, никогда. Зная весь алгоритм досконально, просчитывая в уме доли секунд, когда начнется воздействие через нейроимплант на мозг, обязательно ошибешься, расслабишься и потеряешь контроль. Импланту это и надо, с хладнокровием палача электронный мозг отправит нужный потенциал, каскадом сгенерированных импульсов накрывая все тело невыносимой болью. Карим забился в судороге, зубы до исступления вгрызались в пластиковый цилиндр, надежно закрепленный липкой лентой во рту. Он перестал существовать, растворенный в едкой щелочи боли. Не было ни одной мысли, даже той, что возопила к Богу о прощении. Пытка длилась не более пяти минут, то затихая, то накрывая новыми каскадами. Когда все закончилось, Карим не смог открыть глаза от густой слизи, которая была его слезами и кровью. Свет был обжигающе ярким, но Карим не мог закрыть глаза, подчиненный воле нейроимпланта.

Молодой следователь с интересом смотрел за мучением обвиняемого, программа делала пометки в протокол без его участия. И ему нравилось наблюдать, хотелось подойти и дотронуться до рвущегося, изгибающегося в диких судорогах тела, попробовать понять, как это умирать и воскрешать снова, чтобы вновь умереть и воскреснуть. Но этого делать было нельзя, как нельзя было открыто радоваться — камеры следили за молодым следователем также пристально, как и считывали реакции Карима. Во время пытки программа отворачивалась от Карима, считая, что в гримасах боли нет юридически значимой информации. В этом всевидящее око государства было человечнее тех, кто был призван защищать закон, защищать права людей.

— Начнем. Я думаю, что вы достаточно приняли на себя малую долю вашей вины, — сказал молодой следователь и вытащил цилиндр изо рта, брезгливо положив изгрызенный пластик в металлический лоток. Карим удивленно смотрел на него, не понимая, почему этот молодой не может нормально строить фразы. Неужели его так захватила пытка, что он вот-вот потеряет контроль над собой. — Вам стоит готовиться к чистосердечному признанию, и тогда, быть может, ваша пытка будет не такой долгой.

Молодой следователь улыбнулся, очень довольный собой. Карим увидел в его блеклых глазах, что не ошибся — он перевозбудился, и можно попробовать вывести этого глупца из себя.

— Расскажите, сколько вам заплатил муж Мары Ахметовой? Я не буду называть его имени, он проходит по другому делу и ответит за все. Итак, сколько он вам заплатил? Где вы спрятали монеты?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — ответил Карим, испугавшись своего голоса, ставшего глухим и мертвым.

— А вот это зря, что не понимаете. Ваша вина доказана без исключения, поэтому ваши слова больше не имеют значения, — молодой выпучил глаза, а Карим усмехнулся, понимая, как сейчас искрит перевозбужденный мозг. Доля правды в путанных словах молодого следователя была, иначе бы не назначили вести его дело неопытного садиста, способного видеть только черное или белое. — На что вы потратили эти деньги? Вы хотели свергнуть власть, устроить государственный переворот?!

Голос молодого следователя дрогнул, и он пустил петуха. Карим засмеялся, как мог, изрыгая из себя свистящий хрип, перемешанный с кровавой слюной. И, правда, было очень смешно, если бы не было так больно.

— Смеетесь. Ну, ничего, я вам сейчас расскажу, как все было, — он сел за стол и развернул перед Каримом заготовку. Это была схема преступления, где пошагово было расписано, кто и когда замыслил, как исполнил, какие лица были вовлечены в процесс и какова их степень вины. Схема получалась сложная и витиеватая, линии взаимодействия пересекались невообразимым способом, сливаясь в грязный слежавшийся моток пряжи, Карим видел такой в историческом музее.

— Я знаю, как все было. На самом деле мне не нужны ваши показания, и я буду требовать для вас высшей меры. И, поверьте, этого будет слишком мало, чтобы вы смогли искупить свою вину! — следователь торжествовал, вырастая в своих глазах из молодого и неопытного специалиста в героя, разоблачившего государственный заговор.

Карим снисходительно улыбнулся. Как же смешон был сейчас этот молодой адаптер, ощутивший власть и ставший у подножия пьедестала Пророка, что означало стать неравным, но равноподобным Пророку, вместить в себя истинную волю Господа. Карим копался в памяти, ища себя в прошлом, таким же безумным фанатиком, почувствовавшим вкус первой крови. И не находил — работа в архиве спасла его от безумия. И ему стало искренне жаль парня, готовившегося поразить Карима проницательностью и проработанностью, на деле сливающимся с тяжким безумием. А ведь его спишут раньше времени, если, конечно, не готовят специально для карательных процессов. Он задумался, сопоставляя последнее десятилетие в одну линейную схему. Получалось, что в новое время нужны будут фанатики, преданные, не знающие сомнений. Такие, как Карим, старая школа с играми в гуманизм, будут не нужны. Мысль его увела далеко, и убийство в реабилитационном центре, и бегство двух адаптеров высшего уровня, ключевых расчетных центров, и скрытое усиление контроля, частые КТО, больше походившие на учения — все было связано, и он непросто так получил это дело. Карим понял, что выполнил все, что было положено