Адаптер - Борис Петров

— А после обеда у нас свободное время. Мы же дети, ага? — пропищала Мана.

— Лиз, разберись с этими упрямыми обезьянами. Они тебя слушаются.

— Сама ты обезьяна, — буркнул Мурат и юркнул под стол, пущенная Ю-ли перчатка пролетела мимо, врезавшись в стену.

Мана улучила момент и села рядом с Лиз. Девочка деловито помогала собирать годные семена в бумажные пакетики с фольгированной пленкой, почти не просыпая на стол. Ю-ли гонялась за Муратом, хохотавшим и прятавшимся от нее под столом, бегая вокруг стола.

— Как дети, — по-взрослому вздохнула Мана, Лиз хрипло расхохоталась. Девочка взяла ее за локоть и шепотом спросила. — Почему ты раньше не приходила? Беджан приходил, он часто приезжал к нам в интернат, а тебя не было.

Лиз вздохнула, грустно улыбнувшись. Она погладила девочку по голове и поцеловала в лоб. Мана просияла и задрыгала ногами так сильно, что тяжелые ботинки, слишком большие для ребенка, едва не слетели. Роба была слишком грубой и нечестной для детей, но брат и сестра казалось не замечали этого.

— Ладно, я так спросила. Я же уже взрослая и все понимаю, — рассудительно сказала Мана, сделавшись невероятно серьезной на три секунды. Веселый нрав воспротивился, и она снова сияла улыбкой, а веснушки горели еще ярче. У Мурата веснушек не было, мальчик был серьезным и старался во всем походить на Беджана. — Беджан сказал нам, что он не наш папа. А, по-моему, Мурат очень на него похож, а я на тебя.

Лиз вздрогнула. Такая простая мысль не приходила к ней в голову. От волнения ее затошнило, и Лиз чуть не упала в обморок, резко и страшно побледнев. Мана со страхом смотрела на нее, открыв рот не то для крика, не то от удивления. И, правда, Мурат чем-то был похож на Беджана, но не внешне, а умением держать себя, мыслью в глазах и рассудительностью в лице. Но больше всего он был похож на Ата, Лиз увидела, наконец, в чертах мальчика своего отца и себя. Манна была точной копией Лиз в детстве, она вспомнила свои фотографии, но еще больше она походила на мать Лиз или сестру, из яйцеклетки которой и сделали Лиз. Но где же ее второй брат, почему она никогда не навещала донора, почему ей не разрешалось видеться со своим братом.

— Я тебя расстроила? — хныкнула Мана. Мурат стоял рядом и хмурился, сдерживая подкатывавшие слезы, но одна успела соскользнуть на нос, и мальчик долго тер нос, делая вид, что у него чешется что-то на носу или в глазу. Лиз помотала головой и обняла девочку. Мана облегченно выдохнула. Лиз поманила к себе Мурата, мальчик тут же сел рядом, схватив Лиз за руку. Ю-ли смотрела на них и улыбалась, не завидуя, искренне радуясь и борясь с собой, чтобы не проговориться.

— Можно мы будем называть тебя мамой? — робко спросил Мурат. — А Беджан пусть будет папой. Это такая игра, не по-настоящему.

— Да, как в дочки-матери или в семью. У нас нет родителей. Можно, ну, пожалуйста, — Мана смотрела в глаза Лиз широко открытыми блестящими от ожидания и радости яркими звездами, в которых Лиз видела себя, Мурата, Беджана и Ю-ли, и что они все вместе где-то далеко, где много снега и холодно, но зато они вместе. — Почему ты плачешь?

— От радости, — объяснила Ю-ли. — Конечно же, она согласна, можете и не спрашивать.

— А почему ты молчишь? У тебя горло украли? — спросил Мурат, Лиз рассмеялась.

— Не приставай. Когда Лиз будет готова, она заговорит. Мы же и так ее понимаем, — Ю-ли ловко подкралась к Мурату и ущипнула его за ухо.

— Все, квиты. В следующий раз будет больнее.

— Ай! Мне больно!

— Он врет. Ему небольно, — Мана показала брату язык и, соскочив с лавки, потянула Лиз за руку. — Ну, пошли уже гулять!

Во дворе играли в футбол. Заключенные мужчины и бесполые, нарушившие условия контракта или виновные в смерти владельца, терзали оранжевый мяч, подобно людям прошлого, находя в простой игре искренность детства. На площадке не было камер слежения, не было робота-арбитра, легко раздававшего карточки разных цветов, не было даже допотопного электронного табло, счет записывал полицейский, исполнявший роль судьи. Он вполне мог бы играть вместе с более молодыми заключенными и охраной, забывшей о границах и правилах, определенных сводом законов и регламентом. На поле все были равны, что не противоречило ни одному из правил. Хотя каждая проверка пыталась найти, выявить и уличить, раскрутить в свою пользу дело «о недопустимых сношениях с заключенными», копая в основном в сторону половых отношений, совершенно не понимая, что охрана и заключенные питаются в одной и той же столовой, и с едой принимают те же самые конские успокоители. Судья бегал наравне с молодыми, и по факту пробегал даже больше отдельного игрока. Высокая и мощная фигура в черной футболке и шортах была видна сразу, и он был везде, не упуская даже самых малых нарушений.

Дети держали Лиз за руки, Мана левой рукой сжимала пальцы Ю-ли, довольно посматривая то на Лиз, то на Ю-ли, строившей девочке страшные рожицы. Мурат и Лиз были в игре, внимательно следя за игроками. Команда Беджана проигрывала, и игроки в желтых футболках наседали на голубых, желая сравнять счет. Вот Беджан вырвался, пошел один на один с вратарем, и его в подкате сшиб высокий и худой парень, точная копия судьи, но без возрастного веса. Ю-ли показала ему кулак, и парень картинно испугался, с трудом сдерживая широкую улыбку. Ю-ли хмурилась, что-то кричала ему, а он лишь пожимал плечами, покорно принимая вторую желтую карточку от судьи. Парень ушел с поля, а Беджан готовился пробить пенальти.

— Ислам, ты как себя ведешь? — грозно спросила Ю-ли, парень покорно склонил голову, исподлобья смотря на нее полными озорства и любви глазами. — Ты же обещал, что будешь играть честно!

— Когда ты ушла, я забыл об этом. Прости, о прекраснейшая Ю-ли. Без тебя я не могу играть честно. Мы все равно выиграли, даже если он забьет.

Ю-ли пробурчала что-то невнятное, Мана захихикала, с озорством смотря на Лиз.

— Тихо, Беджан будет бить! — воскликнул Мурат.

Все посмотрели на ворота, перед которыми готовился Беджан. Он долго массировал ушибленную ногу, Лиз показалось, что он прихрамывает. Судья дал свисток, Беджан разбежался и сделал обманный ход, ударив как бы в левую девятку, куда и прыгнул вратарь, а мяч спокойно влетел посередине, пущенный из старой корабельной пушки. Беджан запрыгал от радости, просвистел последний свисток, и игра закончилась. Команды жали руки,