Адаптер - Борис Петров

выходить из подъезда. Продукты и лекарства привозили роботы, и выбранные системой контроля ответственные от каждого подъезда забирали ящики и контейнеры, разнося по спискам проднаборы. Потом люди менялись, торговали, закладывали под следующий привоз свои вещи, имитируя подобие жизни. Основной валютой, как и во все времена, была водка, которую выдавали строго по норме, детям тоже полагалось немного для спиртовых компрессов или растирок, и все успешно выпивалось или обменивалось на конфеты и сублимированные фрукты. За нравственностью следили тщательно, и любые попытки объединить семьи без детей или устроить свальный грех, тут же пресекались полицией совести, забиравшей зачинщиков и отправлявших на трудовое перевоспитание. Не до многих доходило, что это был один из самых простых и легальных способов выйти из домашнего заключения и жить на свободе, пускай и отрабатывая на грязной работе. Об этом старались не рассказывать, и те, кто понимал, собирались вместе, делали вид, что договариваются о цене за секс или просто раздевались и менялись партнерами, лежа на кроватях, ожидая, когда система их опознает и даст команду в полицию совести. Иногда приходилось ждать больше часа, по истечении которого на главном экране квартиры загоралось предупреждение о том, что они должны одеться и ждать приезда полиции совести. Нарушителям-прелюбодеям предлагалось помолиться, чтобы загладить свою вину перед Господом. Молитва, даже самая искренняя и откровенная, никоим образом не снижала положенное наказание, ибо она должна быть зачтена после смерти, а мирское слишком низко перед этим.

Беджан почти перестал видеть в трупах людей. Что-то притупилось в нем, замерзло и застыло в нерешительности страха перед очевидным. И так было легче — не видеть и подбирать за роботами куски человеческой жизни, запаковывая в мешки, приклеивая стикер, чтобы потом отвезти на сортировку и сжигание. Поначалу он задавался вопросом об этой странной сортировке, зачем нужна она, если потом все равно все тела сжигают в одной печи? И там работали такие же застывшие люди, как он, как они все. Он не мог понять, почему система назначила его бригадиром, с другой стороны никто не возмутился, и Беджан, заключенный по своему статусу, командовал бывшими конвоирами и полицейским, сопровождавшим их до конечного пункта отбытия наказания. Так было по документам, и командировка старого полицейского должна была закончиться неделю назад, но объявленное ЧП привязывала всех к месту фактического пребывания

Они знали, что ищут Мару и Марфу, ориентировки висели в топе информационного портала. Не увидеть, не знать, что ищут двух девушек, совершивших государственное преступление, не мог никто. В обязанность каждого входило два раза в сутки посещать информационный портал и изучать объявления и распоряжения. Система контроля легко угадывала тех, кто делал вид, что читает или слушает аудиосообщения с раскадрованным видео рядом, построенным так, что визуальная информация надолго оставалась в голове, периодически всплывая перед глазами. Их искали в городе или близлежащих поселках среди обывателей, о чем и говорилось в ориентировках. От граждан требовали бдительности, и сообщать о каждом случае обнаружения или подозрения на обнаружение. И чем ближе круг был к центру, тем чаще приходили подозрения на обнаружение, и полиция совести утонула в обработке лавины сообщений от бдительных граждан. Беджан не мог этого предугадать, но ожидал подобной «помощи» от граждан. Они выигрывали время, но из-за введенного ЧП преимущество терялось в пустом ожидании. Беджан просчитался, думая, что ЧП введут позже, надеясь, что доноры Лиз и Ю-ли отработают несколько циклов. Видимо, они не выдержали или самопроизвольно отключились. Таская трупы в мешках, грузя в рефрижераторы, Беджан раз за разом проигрывал последние разговоры с Маратом, угадывая в запутанных речах хитрого адаптера отважный план, ошибочный в своей основе. Винить Марата было не за что, Беджан не смог объяснить всего, да он и не знал всего, сейчас понимая, насколько сложную игру он затеял. Но страха не было, а была холодная упрямая уверенность. И своей уверенностью, даже без слов, он поддерживал Ислама и его деда, готовых в любой момент поддаться панике. Ему верили Лиз и Ю-ли, он успел передать им все, что узнал о них, нашел по крупицам и собрал в призрачную картину выхода.

— Что он делает? Его же пристрелят! — Ислам дернулся к дому, из окна четвертого этажа вылезал мужчина, опасно спускаясь на связанных шторах.

Дед схватил Ислама за руки, с силой дернув назад. Ислам хотел возразить, но замолчал, увидев требовательный взгляд Беджана. Мужчина спускался вниз, постоянно оглядываясь, ища роботов. На санитарную команду он не обращал внимания, будто бы их не существовало. Связанные шторы затрещали, и он рухнул с высоты второго этажа, неестественно подвернув ногу. Мужчина побежал… получалось плохо, и двигался он медленно, волоча поврежденную ногу. Все знали, что будет дальше, должен был знать это и беглец, решившийся на такое безумие.

Мужчина упрямо ковылял к брошенному палисаднику возле дома, где росли молодые яблони. Беджан понял, что он идет туда, к молодым деревьям, на ходу доставая широкие яркие ленты.

Беджан не выдержал и побежал к нему. Он понял, лед внутри него взорвался, обнажив рвущуюся в огне душу. До деревьев оставалось больше тридцати метров, когда появился патрульный робот. Машина стреляла без предупреждения, часто не убивая с первого выстрела, и беглецы могли долго агонизировать от полученных ран.

Беджан задыхался в защитном костюме. Дышать через противогаз с десятью ступенями фильтрации было тяжело, пот застилал глаза, а в ушах били молоты, кровь неистово рвалась наружу. Выстрелы прогремели внезапно. Беджан споткнулся и упал от неожиданности. Когда он поднялся, мужчина лежал лицом вниз, беспорядочно раскинув руки и ноги. Кровь медленно окружала его тело, которое пыталось двигаться вперед по инерции.

— Повяжи на яблони. Дети просили… — прохрипел беглец, почувствовав, что рядом с ним человек, пускай и санитар. — Они просили перед смертью. Это они их посадили.

Мужчина протянул к Беджану руку. Больше он не издал ни одного звука, тело дергалось в агонии, но сознание уже покинуло его. Беджан с трудом расцепил пальцы и взял три ленты, чудом не закапанные кровью.

— Что он хотел? — спросил высокий заключенный, с которым Беджан работал в паре. Он обычно не задавал никаких вопросов, выполняя приказы молча, в отличие от других, позволявших себе разговаривать.

— Он хотел повязать ленты на яблони, — ответил Беджан, только сейчас понимая, какой страшный у него голос, искаженный передатчиком маски противогаза. Хорошо, что лица не было видно, только глаза. — Яблони посадили его дети. Видимо, они умерли.

Группа подошла к ним, и все уставились на три молодых деревца, весело шелестящих зелеными листьями на ветру, расправляя ветви навстречу