Тасмин - Александр Операй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сад тихий, как кладбище.
Рядом с порогом могила.
На небольшой плите белой краской указаны имя и годы жизни покойника:
ВОРОНА
1809–1849
Тасмин поднимается на крыльцо и что есть силы стучит в огромную дверь.
Тишина. Нет ответа.
Только странная нота ми.
Что-то гудит совсем рядом. Долгий стон, умирающего механизма. Как в трубке телефона, когда на другом конце все время занято.
Тасмин сжимает пальцы в кулак. Она бьет в дверь ногами.
— Иван!
Девушка тарабанит по окнам. Кричит. Зовет. Молит и просит. Кожа на костяшках пальцев стирается в кровь. Голос осип. Правый ботинок порвался.
— Иван!
Но все тщетно.
Дом мертв.
Нет никого.
Тасмин медленно оседает на порог.
Она обнимает себя за плечи и тихо плачет. Она ненавидит слезы. И от этого рыдает еще больше. Боль нельзя передать словами. Объяснить. Так чтобы было понятно, как это странно умирать без любви. В одиночестве. Без надежды. Только всхлипы и стоны. Сопли и вой. Бесконечный поток слез.
Вокруг нет ничего.
Пустота.
И еще нота ми.
Она все звучит и звучит. Никак не заткнется.
Звук идет из гаража, который примыкает к дому со стороны океана.
Дверь открыта и Тасмин видит машину. Land Rover Defender работает на холостых. Из выхлопной валит дым. Он поднимается вверх к датчику углекислого газа. Сигнализация пищит из последних сил, но ничего не происходит. Мир не меняется. Никто не спешит на помощь. Всех поглотила тьма. Она уже здесь. На другой стороне дороги. Ползет черной рекой в сторону дома. Скоро Вселенная схлопнется. И быть может никогда больше не начнется. Никаких туманностей и звезд. Нет пустоты. Чернота, да и только.
Тасмин идет к гаражу.
Больше ей нечего делать. Она не знает, как спасти мир. Но сидеть на пороге дома и плакать уже слишком поздно. Слезы ничего не исправят.
Кто-то спит в Land Rover Defender на водительском месте.
Это Иван.
От одного вида писателя Тасмин тошнит.
Он носит лицо ее брата.
Только другое.
Иван старый и жирный.
Грязный, в розовом купальном халате. Будто только что выбрался из ванной. И не нашел ничего лучше и смешнее, чем вырядиться в вещи жены.
— Дорогая, я чувствую себя очень бабой.
Иван все лежит.
Приткнул голову к боковому стеклу. Из открытого рта вытекает кровь и слюна.
Тасмин замечает резиновый шланг, который тянется из окна автомобиля к выхлопной трубе. Он желтого цвета. Почти как песок на берегу океана. Весь в трещинах и заплатках. Когда-то давно из этого шланга Девора поливала цветы в саду перед домом, а теперь там пустыня.
Иван не шевелится. Не дышит.
Он похож на сломанный механизм. Нечто без души. Оболочка, созданная для того, чтобы вводить людей в заблуждение. Как компьютерные чудовища в фильмах, или актеры, переодетые в резиновых монстров, под тоннами грима, потерявшие всякое сходство с человеком.
Тасмин открывает дверь машины.
Она не успевает ничего сделать.
Руки-крюки.
Не из того места растут.
Иван вываливается из салона Land Rover Defender. Тасмин лишь охнула, когда писатель со всего размаху грохнулся лицом о бетонный пол. Ни крика, ни стона. Ноги и руки согнулись под странным углом. Иван будто стремился забраться под землю поглубже, достать до самого дна этой могилы.
Тасмин упала на колени рядом с Иваном, охватив одним взглядом его бледное лицо, и вывалившийся язык, и пятна крови с блевотой на футболке, и грязную, замусоленную рукопись, заткнутую в передний карман халата.
Она все ждала, что Иван сейчас сделает вздох.
Но он не дышал.
Тасмин, по настоянию матери, прошла медицинские курсы, чтобы уметь колоть инсулин. Это было дурацкое знание. Оно ничего не давало. Только болезненные оплеухи от жирного и злого мужчины, который никогда не спал и все клацал печатной машинкой то на кухне, то в спальне Деворы. Но в обязательную программу курсов входила первая медицинская помощь, в том числе искусственное дыхание.
Тасмин запрокинула Ивану голову, зажала пальцами ноздри, сделала глубокий вдох и прижалась губами к его губам.
Вопреки ожиданиям, она не почувствовала ничего. Ни отвращения. Ни жгучей ненависти. Только головокружение от нехватки воздуха. Реальность чуть потемнела. Черная жижа скользнула под забор дома и потекла через сад к гаражу.
Снова глубокий вдох и затем выдох в чужой рот.
Пятый. Восьмой. Четырнадцатый раз.
Снова и снова.
Вкус крови.
Колючая щетина.
Темные круги тьмы в глазах становятся больше. Бездна опрокидывается. Приближается. Накрывает мир с головой.
Девушка вот-вот упадет в обморок.
Но когда Тасмин уже собиралась приступить к закрытому массажу сердца, Иван сделал шумный, судорожный вздох. Его руки сжались, и он со всей силы ухватился за плечо Тасмин. Она была единственной мыслью, образом, вещью, за которую он попытался зацепиться. Все еще скользя на встречу тьме. В объятьях смерти. Иван прижал к себе Тасмин и будто поднялся вверх. Потянулся к чему-то знакомому. К другому человеку.
Иван открыл глаза и встретился с Тасмин лицом к лицу.
Никаких слов произносить не нужно. Настоящая сила не требует благодарности или раскаяния. Она просто есть. Идет от источника к проводнику. Ничто не может остановить поток. Пальцы жжет. Сила идет сквозь время и пространство. Жизнь перетекает из одного тела в другое. Их судьбы сплетаются. Память и сознание. Чувства и разум.
Мир качнулся.
Мир изменился.
Больше нет тьмы.
Она испарилась под лучами полуденного Солнца.
Тасмин идет в дом.
Она не знает правильно ли поступила.
Она спасла Ивану жизнь.
Она вытащила его из тьмы к свету.
Точно.
Может быть.
А может быть, было лучше его не трогать.
Девушка открывает дверь дома и проходит в зал. Она снимает трубку телефона, который больше похож на сыр камамбер и вызывает скорую помощь.
— Он пришел в себя, но выглядит плохо.
— Оставайтесь рядом с пострадавшим. Дайте ему выпить две чашки чаю. Машина приедет через десять минут.
Тасмин кивает.
В доме ни души. Только сквозняк играет с занавеской на кухне.
Но этот жест принадлежит человеку. Он что-то вроде прощания.
Тасмин берет со стола черный маркер.
Она достает из кармана халата замусоленную рукопись и смахивает пыль и грязь с титульного листа. Там
